Мустафар. Планета, чья поверхность испещрена лавовыми реками, а извергающие их величественные вулканы возвышаются над ней. Её небо было вечно затянуто чёрными как смола тучами, отчего единственным источником света могли служить лишь те самые реки. Когда-то давным-давно этот мир был цветущим и красочным, подобно тем, что часто рисуют в детских книжках о принцессах и рыцарях, о сказочных тварях, мирно живущими среди могучих лесов и гор. Однако это было задолго до того, как Элейн вообще появилась на свет. В её памяти он отпечатался именно таким, какой он есть сейчас. Мрачный, неприветливый, пропитанный смертью и невыносимым одиночеством, но всё же по-своему Мустафар она находила прекрасным и притягательным.
Именно здесь прошло всё её детство. В то время как вся Галактика бурлила от колоссальных по важности событий, здесь время текло медленно и размеренно, один день не отличался от другого. С тех пор, как император забрал её с Абрегадо-рей, это место стало для неё домом. Брошенная единственным родным для неё человеком в старом покинутом горнодобывающем комплексе. Она жила как принцесса, запертая в самой высокой башне, в ожидании когда кто-то её освободит из этого заточения. Император поначалу довольно часто навещал её, привозя всё необходимое и проводя довольно много времени с девочкой. Он помогал ей освоить азы Силы, постичь собственную природу, овладеть своим телом, а заодно развить свои умственные способности. Хоть ей и не досталось привычного большинству детей Галактики детства полного игр, развлечений и обыденных радостей, а также любви, но отчего-то ей было тепло вспоминать об этом. Однако с момента начала клонических войн, охвативших всю Галактику, император всё реже и реже стал прилетать, а за последний год и вовсе ни разу не навестил. Вряд ли можно было представить в то время более одинокого ребёнка, чем Элейн.
В первые месяцы тотального одиночества она каждый день тайно, обманывая камеры слежения, выходила наружу и долго смотрела вдаль в надежде, что вот-вот увидит знакомые очертания корабля императора. Затем её охватила печаль, она ежедневно корила себя за то, чего не совершала, думая, что чем-то разочаровала самого дорого для себя человека, за что он её и бросил навечно. Позже эти чувства переросли в обиду, засевшую глубоко в груди, не дававшую ей спокойно спать по ночам. В какой-то момент она осознала, что любит его ровно настолько же, насколько и ненавидит, но несмотря на это продолжала надеяться, что однажды он вернётся. Всё это время она следовала его заветам. Всё своё время она посвящала упорным тренировкам и медитациям, а также науке. "Может быть, он проверяет меня? Может быть, ждёт, что я сломаюсь, не оправдаю его ожиданий?" - проливая слезы в тёмном углу, размышляла она. Именно решимость доказать императору, что она не слаба, что она достойна, заставляли её держаться из последних сил, даже когда опускались руки.
Чем дольше длилось её одиночество, наполненное этими чувствами и мыслями, тем больше тёмная сторона пропитывала не только её саму, но и её обитель. Тьма была ласкова к ней, словно невидимая и неосязаемая мать, что не давала ей пропасть, кануть в безумие. Только от неё Элейн чувствовала настоящую неподдельную любовь и заботу, укрепившую её дух настолько, что даже прибывший за ней император был заметно удивлён. В момент, когда двери её покоев распахнулись, а на пороге появился он, необузданный шквал Силы обдал его, вынудив прибегнуть к деликатности. Все накопившиеся обида и злость были готовы вырваться наружу и устроить настоящий хаос. Под тяжестью её шагов прогибался металл, а от одного лишь взгляда металлическая обшивка стен неестественно сжималась и изгибалась. Впрочем, Палпатин не был бы собой, если бы не смог найти подход к ней. Слова, что она так ждала от него, прозвучали слово в слово, словно он проник в её мысли и вытащил их оттуда. "Ты блестяще справилась, моя дорогая. Все эти годы я внимательно следил за твоими успехами, и теперь настало время тебе покинуть это место и присоединиться ко мне," - приятно ласкали её слух его слова, подобно воде, стачивающей острые края камня, что лежал у неё на сердце. Она простила его за всё, проглотила копившуюся внутри обиду, но не забыла того, через что ей пришлось пройти. Вычеркнуть жизнь на Мустафаре, словно её не существовало, было бы непростительно, поэтому она помнила её до самой мелкой детали во всех подробностях, хоть и не желала посещать эту планету вновь.
И вот теперь ей вновь пришлось спустя столько лет вернуться сюда. Уже значительно повзрослевшая Элейн была отправлена императором с заданием, от выполнения которого зависело всё. За эти годы она была близка к Палпатину почти как никто другой, она чувствовала его любовь, признание и уважение. Впрочем, чем старше она становилась, тем большего он от неё требовал, а она была только рада ему служить. Что бы он ни попросил, она была готова это исполнить, ведь взамен она получала значительно больше, чем могла пожелать. Её текущая жизнь была настолько восхитительна, что о большем она мечтать и не могла, а потому была готова сделать всё, чтобы так продолжалось и впредь. Покуда её господин был доволен ею, остальное не имело смысла. И если её жизнь зависела от того умрёт ли тот или иной человек от её руки, то её рука никогда не дрожала. "Проберись в крепость лорда Вейдера на Мустафаре и убей его. Исполни свою судьбу, и тогда ты займёшь своё законное место рядом со мной," - громко и чётко, подобно раскату грома средь ясного дня, прозвучали его слова, на которые она в поклоне ответила лишь: "Как вам будет угодно, мой повелитель."
Было ли ей страшно на этот раз? Да, определенно. Она знала, кто такой Дарт Вейдер, слышала о нём множество будоражащих кровь слухов и даже видела несколько раз украдкой из тени своего повелителя. Убить неудобного свидетеля, коррумпированного сенатора, предателя - это одно, а покуситься на жизнь тёмного лорда ситхов - задача не из лёгких, которая могла запросто стоить ей жизни. По правде говоря, она искренне сомневалась, что способна на это. Четырнадцатилетняя девчонка против монолита, высотой больше двух метров, на чьём счету тысячи жизни джедаев. Насколько ей было известно, Лорд Вейдер был искусным фехтовальщиком и крайне одарённым пользователем Силы. Хоть император и скрывал это, но в тайне опасался его, а значит ей следовало тем более быть осторожной. Впрочем, для начала нужно было добраться до него, а сделать это было не так уж и просто. По словам того же самого Палпатина крепость была неприступна, нужно было быть невидимкой, чтобы проникнуть внутрь незамеченной крайне значительным гарнизоном элитных имперских солдат, отобранных лично Вейдером.
Однако далеко не обилие штурмовиков первым бросилось ей в глаза, как только она выскользнула из грузового фрахтовика в доках, что располагались снаружи. Размеры стремящейся навстречу тёмным небесам цитадели - вот, что по истине приковывало к себе взгляд. Именно там где-то наверху Элейн ожидала её судьба. Глубокий вдох пропитанного серой воздуха тут же отозвался неприятным раздражением в горле, тут же напомнившим о том, где и зачем она находится. Быстро ретировавшись среди множества одинаковых на вид контейнеров, она ускользнула от приближавшейся досмотровой группы из пяти человек. Проникнуть надо было незаметно, не убивая ни одной живой души, таково было условие императора, и нарушать его она не собиралась. Прижавшись спиной к одному из контейнеров, она аккуратно выглянула из-за угла и, проводив взглядом очередной патруль, сорвалась с места. От одного ряда контейнеров к другому с равными по времени интервалами, за время которых на месте одного патруля появлялся другой. По перемещениям штурмовиков можно было калибровать часы, установленные в императорском дворце на Корусанте и считавшиеся самыми точными в Галактике. Определенно с дисциплиной тут проколов не было.
Она была почти уже у ворот, ведущих внутрь, как над головой с оглушающим рёвом, поднимая сажу и пыль вверх, промчалось звено СИД-истребителей, заставив её буквально вжаться в металлический пол лицом и всем телом. Выждав ещё несколько секунд для гарантии с момента, как рёв стал затихать, позволив слышать что-либо, кроме него, она в мгновение ока оказалась на ногах. Никакого цилиндра с кодами допусков у неё не было, хотя несомненно жизнь стала бы куда проще, соблаговоли император ей его предоставить. Без всяких сомнений у него была такая возможность, но он решил, что умения Элейн должны быть всецело испытаны. "Интересно, что ему важнее: сумею ли я проникнуть в крепость или же убить Вейдера?" - поглядывая в сторону консоли, подумала она. Панель доступа, отвечающая за открытие ворот, была так близко и в то же время так далеко, так как, чтобы подойти к ней, пришлось бы выйти на открытое пространство. Это была первая из множества ожидавших её на пути к вершине крепости дилемм. Рискнуть и, возможно, обнаружить себя, не пройдя и одной пятой пути или не рискнуть и быть обнаруженной рано или поздно.
Ни та, ни другая опция не внушали оптимизма, но первый вариант хотя бы имел маломальский шанс на успех, а значит следовало им воспользоваться, но и у него был один огромный подводный камень. Вход охранялся двумя штурмовиками, которые даже и не думали двигаться с места. Они молча стояли по стойке смирно, держа оружие наготове. Проскользнуть мимо них к консоли незамеченной было нереально, а значит нужно было что-то с ними сделать, при этом не убивая. Элейн прикусила край губы, раздумывая над тем, что могло бы отвлечь их внимание хотя бы на минуту. Решение этой головоломки буквально нависло над ней. Огромный крановый погрузчик начал переставлять контейнеры с места на место, освобождая пространство для новых. "То, что нужно," - коварно ухмыльнулась она. Развернувшись лицом к захваченному автоматизированной клешней массивному контейнеру, она выставила руку вперёд. Всецело сосредоточившись на нём, она начала методично раскачивать его из стороны в сторону, вместе с тем расшатывая и саму стрелу, на конце которой была закреплена клешня. Послышался взволнованный голос недоумевающего крановщика, но это не произвело нужного эффекта, так как штурмовики даже не шелохнулись. Тогда Элейн ещё сильнее начала раскачивать стрелу, вместе с тем раскручивая её, и как результат вскоре крепление не выдержало. Контейнер с грохотом протаранил составленные в три яруса контейнеры. Подобно поставленным на ребро костяшкам домино тяжелые металлические ящики начали сыпаться, создавая ещё больше шума, который охранники, как и другие штурмовики, проигнорировать уже не могли.
Элейн не знала, пострадал ли кто-то из-за случившегося, но и времени думать об этом у неё не было. Как только штурмовики пропали из поля зрения, она подбежала к панели управления и вставила электронную отмычку в порт, используемый для руки компьютерного интерфейса дройдов. Не то, что бы ей это нравилось и она блестяще управлялась с отмычкой, но каких-либо хлопот ей это не доставляло. Так что, когда все магнитные кольца встали на свои места, кнопка сбоку от сенсорного экрана загорелась зелёным. Ворота отворились, а Элейн подобно тени проскользнула внутрь. Исходя из того, что ей удалось увидеть, она предполагала, что большая часть крепости располагается под поверхностью, но увиденный размах во-второй раз заставил её удивиться. Если бы она неудачно падала с помоста, пролегавшего почти у самого потолка, то наверняка переломала бы себе все кости. Впрочем ширина и длина ангара, предназначенного для СИД-истребителей, тоже были внушительными, что было скорее плюсом, нежели минусом. Как минимум, было больше пространства для манёвров, да и разминуться с неприятелем было значительно легче. Правда сейчас не совсем это заботило Элейн, в первую очередь нужно было понять куда двигаться. Бесцельно и хаотично слоняться из стороны в сторону было прямой дорогой к смерти, так как наверняка никто даже разбираться не будет, кто она такая и по чьему приказу здесь находится. Лучшим способом будет найти подходящую консоль где-нибудь в контрольном пункте, например, диспетчерской, на которую её взгляд непроизвольно упал.
Штурмовиков внутри было не меньше, чем снаружи, скорее наоборот, их было в разы больше. Стройными шеренгами нога в ногу, будто бы на параде в честь Дня Империи, они маршировали, отстукивая чёткий запоминающийся ритм, словно где-то скрывался крайне талантливый дирижёр. Наблюдать за размеренными, идеально правильными перемещениями элитных бойцов имперской армии можно было часами, подметила про себя Элейн. Но причина её столь повышенного интереса к этому факту была исключительно практическая. "Либо Дарт Вейдер здесь, либо он должен вот-вот прибыть. Так или иначе, стоит поторопиться," - рассудила про себя девушка, значительно ускоряя свой шаг. Двигалась она бесшумно, словно тень скользящая по земле в побеге от палящего солнца, то и дело застывая в считанных сантиметрах от штурмовиков. Определенно это было самое сложное из всех испытаний, которым император её когда-либо подвергал. За какой-то битый час ей пришлось применить на практике такой перечень умений, что любая тренировка и близко не стояла по продуктивности. Контроль дыхания, сердцебиения, усиление слуха, зрения, повышение скорости, телекинез и ещё множество всего. К своим четырнадцати годам она имела довольно большой багаж умений, которыми должен владеть обученный пользователь Силы, по крайней мере так говорил её повелитель.
Добравшись до входа в коридор, по которому можно было добраться до диспетчерской, она замерла на месте, спрятавшись в тени закутка и прислушиваясь к собственным ощущениям. В столь узком пространстве, лишённым каких-либо укрытий, она будет как на ладони, а значит двигаться можно будет только, если поблизости никого нет.
В качестве подтверждений её собственных умозаключений дверь в метре от неё распахнулась, и из неё вышли все как на подбор офицеры в отутюженных кителях тимьянового цвета с отполированными до блеска пластинами знаков различия. Определенно, раз они были здесь, значит Дарт Вейдер должен был вот-вот прибыть. "Проклятье," - возмутилась девушка и ускорилась ещё больше.
- Всем по боевым постам, в систему входит "Опустошитель", - раздался по громкой связи голос диспетчера, подтвердившего догадку Элейн.
Буквально сверкая пятками, она пробежала по коридору и достигла диспетчерской. Нужно было лишь зайти, просмотреть план крепости и расположение патрулей. Последнее было больше опционально, нежели обязательно, но крайне полезно, если она и вправду хотела достичь покоев лорда Вейдера до его возвращения. Времени на церемонии уже не было, так что нужно было действовать более решительно. Сняв с пояса небольшой мешочек размером со спелую вишню из плотной ткани, она развязала его и высыпала всю пурпурную пыльцу, что в нём была, на ладонь. Не долго думая, она открыла дверь и, что есть мочи, подула на пальцу, в момент разлетевшуюся по всему помещению. Не прошло и полутора секунд, как все трое офицеров заснули крепким сном, наполненным эйфорией. Задержав дыхание, Элейн прокралась внутрь и прильнула к одному из терминалов. В этот раз возиться с доступом к нему не пришлось, так как она воспользовалась рукой одного из офицеров, сидевшего поблизости. Найдя всё, что её интересовало, она исчезла так же неожиданно, как и появилась, а следом за этим ото сна пробудились и диспетчеры, как будто ничего и не было. Пыльца фикструя обладает прелестными снотворными средствами, а в смеси с определенными экстрактами действие становилось моментальным, но с явным недостатком - крайне малая длительность эффекта. Для человека же сон и пробуждение было сродни обычному зевку, при котором глаза на мгновение прикрываются. Для Элейн бескрайние сады императорского дворца были настоящем кладезем знаний и средств, а также эстетического наслаждения. Часы проведенные в их стенах среди множества разнообразнейших форм растений не прошли для неё даром и были использованы ею по прямому назначению. Дурманы, наркотики, снотворное - всё, что могло помочь ей добиться желаемого.
Получив то, зачем пришла, Элейн, следуя по запечатлевшемуся в голове маршруту и минуя все патрули, двигавшиеся в соответствии с поминутным распорядком, добралась до просторного зала на верхних уровнях крепости, из которого открывался великолепный вид на ландшафт Мустафара. Ей удалось блестяще выполнить первую часть плана, так как сигнала тревоги не было, а значит никто не знает о её присутствии. Хотелось бы сказать, что дело оставалось за малым, но это было отнюдь не так. Самое сложное только предстояло. Встреча с Вейдером. Только лишь от одной мысли, что после стольких лет её грёз о встрече с ним, она встретится с ним лицом к лицу и скрестит световые мечи, всё её тело начинало нервно дрожать. Как бы она ни старалась себя успокоить, ничего у неё не выходило, а потому она нервно расхаживала из стороны в сторону, всё время оглядываясь на закрытые двери. Вот-вот должен был появиться тот, кого не безосновательно боялась почти вся Галактика.
- Ты справишься, Элейн. Император на тебя рассчитывает, - вторила она себе, в паузах жадно захлебывая воздух, словно вот-вот он весь исчезнет. Приближался момент истины. - Сражайся или умри, третьего не дано. Назад дороги уже нет!

Леденящий холод смерти пробежал по затылку девушки, словно острыми иголками глубоко впиваясь в нежную кожу. Она ощутила, как злой рок, с которым ей не совладать, навис над ней. Это был он. Тёмный лорд ситхов, ученик императора, хозяин замка. Она отчётливо чувствовала его присутствие. Буквально всё вокруг было пропитано его мощной, ошеломляющей аурой, переполненной не только гневом и ненавистью, но и одиночеством и великой печалью. Элейн была крайне одаренной, как не единожды отмечал император, у неё имелся особый крайне редко встречающийся дар. Её чувства были буквально оголены, обострены до немыслимого предела, что в свою очередь открывало массу возможностей перед ней, но в то же время делало её исключительно восприимчивой для Силы во всех её проявлениях. Прошлое, настоящее, будущее для неё не было границ между этими ипостасями времени. Она чувствовала мир более глубоко нежели обычные и люди и даже кто-то другой из числа чувствительных к Силе, она могла заглянуть за вуаль прошлого через невидимые для остальных двери. Отзвуки в Силе, заключенные в предметах и местах кем-то, кто способен своими эмоциями оставить неизгладимый след на тонких нитях Силы, связывающих всё материальное и нематериальное в Галактике.
Замок, принадлежащий лорду Вейдеру, был в какой-то степени одной большой раной в Силе, отзвуком в Силе, чьё звучание буквально оглушало. Ей было тяжело находиться в его стенах, каждый вздох обжигал и травмировал лёгкие, словно они были давным-давно выжжены чем-то, ноги и руки тяжелыми, будто отлиты из металла, а сердце болезненно разрывалось на части под чьими-то ледяными руками. Тёмная сторона была необычайно сильна в этом месте, казалось, что здесь была заключена квинтэссенция, из которой происходила сама тёмная сторона. Все без исключения тёмные эмоции и страсти отчётливо звучали, сливаясь в мрачную мелодию, которую услышать могли лишь избранные, к числу которых относилась и она. Определенно лорд Вейдер был могущественным адептом Силы, если мог оставлять столь легко читаемые следы, и от мысли об этом она приходила в состояние, которое крайне трудно однозначно охарактеризовать словами. Её собственная аура буквально начала сливаться с источаемой стенами мелодией, добавляя собственные акценты в эту симфонию.
Элейн была молода, но к своим шестнадцати годам уже успела испытать на себе всю чарующую и одновременно пугающую палитру, свойственную ситхам. Горесть и печаль, одиночество, перемешанное с болью, гнев и ненависть, взращённые обидой. И всем этим она была обязана тому, кого предпочёл император ей. Даже в ранние годы Элейн не была глупа и поэтому сразу поняла, что император в своё время променял её на Дарта Вейдера. Всё, что он ей обещал и что приносило ей радость, досталось ему. Внимание, положение, власть - всё это принадлежало ему. Она же осталась на задворках, да со временем император стал более внимательным к ней, одарил всеми благами во дворце, но учить напрямую, как это когда-то было, отказался. Всё-таки кодекс ситхов предполагал лишь двух владык тьмы, но никак не трёх. Все эти годы она была вынуждена прятаться в тени своего повелителя, скрывать свою истинную сущность, притворяться жалкой пешкой, чтобы не вызвать подозрений у Дарта Вейдера. Каждый раз, когда она видела его, злость переполняла её, неистовство и ярость пытались ослепить её, а тьма призывала громко и публично заявить о себе, но лишь послушание и верность императору держали её чувства в узде. Теперь же настал её час получить то, что ей было обещано. Низвергнуть узурпатора, нагло занявшего её место подле учителя. И вопреки своему страху перед могуществом владыки Вейдера, с каждой секундой, проведенной в стенах его цитадели, укреплялась в своём желании выполнить волю своего повелителя.
Как только в атмосферу Мустафара вошёл челнок Вейдера, она незамедлительно почувствовала это и вместо того, чтобы обрубить устремившийся за облака импульс, дабы сокрыть своё присутствие от него, она намеренно усилила его, словно что есть мочи прокричав ему: "Я здесь!". Глупо? Возможно. Прокрасться незамеченной через дюжину боевых постов, перехитрив всех вокруг, чтобы по неслышимому для всех остальных, кроме него, каналу связи заявить о себе. С другой стороны, он и так почувствовал бы её, ведь чем старше она становилась, тем сложнее становилось скрывать свой собственный след в Силе. Может быть именно поэтому император решил, что медлить больше нельзя. Так или иначе, жребий был уже брошен, а момент истины приближался. И как подтверждение тому прямо перед ней, заслонив тёмное солнце и серые облака, в воздухе повис шаттл, заставив её от неожиданности сделать шаг назад. Трап медленно опустился, и величественная тень, способная заслонить собой сияние тысяч звёзд, с удивительной легкостью сорвалась с него, плавно приземлившись на обе ноги.
Он стоял перед ней во весь свой внушительный рост и казалось никакая в Галактике сила не способна сдвинуть его с места без его собственной воли. С его появлением даже воздух преобразился, став холодным настолько, что вот-вот изо рта должен был пойти пар. Его чёрные, как самая глубокая ночь, доспехи были испещрены множеством царапин, на них легко можно было различить опалины от бластерных болтов, но его отполированный шлем сверкал, а в его окулярах отражалась сама бездна, пропасть, не имевшая дна. Его тяжелые шаги и томное механическое дыхание разносились эхом по пустующему залу. Впервые она так чётко и детально могла разглядеть его вблизи. Дистанция между ними всё сокращалась и сокращалась, а она не могла даже сдвинуться с места. Её взгляд изучал его с головы до ног, то же самое делал и он, она чувствовала на себе его пристальный изучающий взгляд. Этот момент стал их своеобразным молчаливым знакомством, не требующим вопроса о том, кто есть кто. Она убийца, а он тот, кто должен пасть от её клинка. К её удивлению, это его не впечатлило от слова совсем. "Он знал о моём прибытии? Но как?" - прозвучал в голове немой вопрос, на который у неё не было ответа. Император не мог сообщить ему, иначе это не имело бы никакого смысла, а значит он каким-то образом это почувствовал. Так или иначе, сорвавшийся с его уст вопрос полностью перевёл всё её внимание на себя.
- Я - дитя Мустафара. И я пришла забрать то, что моё по праву! - громко и чётко, без дрожи в голосе, произнесла Элейн, вкладывая в эти слова всю ту боль и ненависть, что накопились у неё за все эти годы. На мгновение она будто бы пережила все те лишения, что она испытала в детстве, проведенном на Мустафаре. В её одиночестве был виновен он, и она намеревалась отомстить. - Я не потерплю поражения.
С последним сказанным словом она резко сорвала с пояса длинную рукоять светового меча матово-черного цвета с нанесёнными с равными интервалами насечками, поверх которых посредством напыления был нанесён доловит, от эмиттера до муфты. Доловит имел легко узнаваемый чистый и яркий багряный цвет, выделявший его среди всех остальных горных пород, и что было куда важнее и символичнее - добывался он в основном лишь на одной планете во всей Галактике. На Мустафаре. Таким образом она пыталась запечатлеть всё то, что она приобрела за годы заточения на этой лавовой планете, и сделать так, чтобы никогда этого не забыть. Два последовательных легких щелчка по переключателям и из эммитеров с обеих сторон, разрываясь гулким жужжащим эхом, вырвались наружу алые лезвия. Элегантным движением руки Элейн описала вокруг себя две последовательные восьмёрки и встала в боевую стойку, характерную для седьмой формы фехтования - Джуйо.

С того самого дня, как император вернулся за ней, она не забывала Мустафар. Каждую ночь он являлся ей в кошмарах, заставляя просыпаться в холодном поту под бешеный стук терзаемого болью и обидой сердца. Вскрикивая, она открывала глаза, из которых тут же ручьём начинали литься горькие солёные слёзы. Этот ужасно одинокий мир, в котором не было ни одной живой души, кроме неё одной, населённый лишь призраками, прячущимися в тенях, продолжал её преследовать. Этот страх быть брошенной вновь, покинутой и забытой не покидал её, и никакая роскошь, богатые хоромы и внимание императора не могли заставить его исчезнуть. Предательство императора по отношению к ней невозможно было забыть, а потому мысль о повторении подобного бросала её одновременно и в страх, и в гнев. Именно поэтому она была образцовой во всех пониманиях этого слова. Верная и покорная, исполнительная и изобретательная, она была той, кого он хотел видеть. "Как вам будет угодно, мой повелитель," - из раза в раз звучали слова из её уст, потому что иных император бы не принял. Он был не из тех, кому можно было сказать "нет" и неважно, каким было его требование или же приказ. Сохранить своё положение было превыше всего.
Однако Элейн не была ручным зверьком, единственным стремлением в жизни которого было само существование подле хозяина. Нет. У неё были амбиции, планы и желания как обыденные, так и сокровенные. Служба ради службы не была её уделом. Она хотела большего, а точнее того, что ей было обещано изначально. Власть, могущество, сила, возможность жить в своё удовольствие. Гедонизм в своём истинном обличье. Конечно, многое из этого уже было доступно ей прямо здесь и сейчас, но по сравнению с тем, чего по-настоящему хотела она, всё это выглядело лишь как мелкие подачки. Ей казалось, будто император просто подкармливает её, чтобы она не укусила руку своего хозяина, как оголодавшая собака, в то время, как Вейдер имеет всё. Она же оставалась не у дел, оставаясь вечно в тени, скрываясь от людей. Любая попытка завести разговор об этом жёстко и беспрекословно пресекалась императором на корню, не желавшим делиться с ней ни единым словом о Вейдере и его роли, а также о том, кем ей суждено стать на самом деле. Это задевало её, ранило, а вместе с тем подогревало в ней как интерес к тёмному лорду ситхов, так и желание занять его место.
Впрочем, сколько бы она не размышляла об этом, сколько бы не представляла встречу с ним лицом к лицу, как оказалось, она не была готова к этому. Любая уверенность распылялась на атомы в его присутствии, сердце начинало биться чаще, ноги подкашиваться, а сознание безмолвно кричало: "БЕГИ!" Но отступить было равносильно самоубийству, признанию собственной слабости, никчемности... правды. Правды, которой она боялась не меньше, чем одиночества, о том, что ей никогда не стать по-настоящему важной как для императора, так и для самой себя. Потребность в признании была заложена в каждом существе, а Элейн крайне обостренно испытывала её. Ей надоело прятаться, довольствоваться подачками, являться пустым местом, призраком, о котором никто не знает и не должен знать. Она никакая не танцовщица, никакая не наложница и тем более не рабыня, пользующаяся расположением императора. И только заняв место Вейдера, Элейн могла бы во всеуслышание заявить о себе на весь дворец, на весь Корусант, на всю Империю и Галактику. По крайней мере иного пути она не видела, а потому сделала выбор для себя: "Всё или ничего". Только это заставляло её говорить чётко, ясно и столь уверенно в его присутствии, не выказывая страха перед мраком, что расползался от его ниспадающего на пол плаща.
Тьма, столь ласково взрастившая девушку с малых лет, была знакома с тёмным лордом ситхов не понаслышке, видела и знала на что он способен, а потому подстёгивала Элейн к действиям. Разразившийся гулом двухсторонний световой меч был тому подтверждением, но при этом она же и удерживала её от поспешных ошибочных решений. Ринься девушка вперёд в атаку, отдавшись застилающему глаза гневу, и это, возможно, стало бы последним мгновением в её жизни. В грубой силе Вейдеру не было равных, и вряд ли когда-либо Элейн сможет сравниться с ним в этом. Нет, это была отнюдь не её стезя. Хитрость, коварство, ловкость - вот, что могло позволить ей получить преимущество над ним. Именно эти аспекты и определили выбранную ей форму фехтования, основывавшуюся исключительно на этих принципах. Позволить ему броситься вперёд, ударить первым в пустоту и тут же подставиться под удар. Таков был план. Но по какой-то причине неизвестной для неё он не торопился ответить на брошенный вызов, а насмешливо изучал её. Как дивную зверушку, что должна была показывать представление в цирке с единственным в его лице зрителем.
Однако интерес его лежал далеко от того, что она привыкла испытывать по отношению к себе от других мужчин. Её утончённая внешность, будто выточенная из лучшего в Галактике хрусталя, подчеркиваемая тонкой бархатистой тёмной мантией с глубоким капюшоном и плащом, подол которой едва не доставал до пола, не интересовала его. Всё его внимание было приковано к её губам, а точнее к словам, что срывались с них. Его механический грубый голос дробил их на мелкие кусочки, перерабатывал в нечто совершенно новое, загадочное и манящее. Даже ей самой вдруг на короткий миг стало интересно, что он почувствовал, какой отзвук нашли её слова в его мироощущении, в его разуме. И она может прикоснуться к этому, открыть то, что не увидеть и не услышать привычным способом, но он сам открывает ей сущность своего интереса. Его слова, будто плеть, рассекают нежную кожу там, где до сих пор сочится кровью незажившая рана, заставляя молча вскрикнуть от невыносимой боли, а вместе с тем запылать от злости. Он обнажал ей правду, которую она предпочитала держать подальше, заставлял вновь и вновь возвращаться в прошлое, пробуждавшее внутри неё первородную тьму, необузданную и неподвластную, подчиняющую себе разум и тело. С каждым произнесённым им словом её алые глаза становились всё ярче, наливаясь кровью, в которой можно было захлебнуться.
- И ты за это заплатишь, - прошипела она, злобно скалясь и не отрываясь взглядом от него. Её страх исчез окончательно, теперь она охотница, жаждущая лишь крови. Подобно редчайшей и самой опасной среди своего вида чёрной нексу, она вкрадчиво и выверено уходила с линии его движения по мере его приближения, пытаясь зайти к нему с неожиданного угла. Её алые глаза блестели от подступавших слёз, а голос, задрожав, наполнил звучными высокими нотами, слова, шедшие из самых глубин её души, - Он бросил меня, предпочтя тебя. Оставил одну на этой чертовой планете, ставшей моей тюрьмой, из которой невозможно выбраться. Забыл про меня, потому что у него был ты... Но теперь всё изменилось. Теперь настала твоя очередь быть брошенным, оставленным и забытым!

Император был суровым и коварным, и было невозможно предугадать, что у него на уме в текущий момент времени. Он искусно менял маски под каждый возможный случай, и вряд ли вообще когда-либо был с кем-либо искренним. Первым осознанным воспоминанием Элейн о нём был образ доброго дедушки, трепетно заботящимся о сироте, лишённой родителей проклятыми джедаями. Но с возрастом она поняла, что это была лишь иллюзия, чтобы расположить её к себе, заставить верить каждому его слову, быть извечно благодарной за его доброту и милость по отношению к ней, сделать так, чтобы она слепо следовала за ним без всяких раздумий. И к своему стыду у него это получилось, но можно ли винить маленького напуганного ребёнка, ещё не знавшего о всей жестокости мира. Элейн делала всё, что он ей приказывал, стараясь ни в чём не провиниться перед ним, дабы не вызвать его недовольства. Но со своей стороны он делал только то, что считал нужным и правильным, по-настоящему не заботясь о том, чего хочет она. Его желания были превыше её собственных. Всегда. К сожалению, подобные вещи осознаются только с возрастом, при прошествии лет, наполненных самыми разными событиями, закаляющими характер и личность, наделяющими ценным опытом и пониманием естественного хода вещей.
Элейн была способной ученицей во всех пониманиях, довольно умной и внимательной, чтобы схватывать всё налету. Поручения, что он ей давал, требовали умений носить те же самые маски, что носил он всё время, быть хитрой, коварной и безжалостной. Отнять жизнь, не задумываясь о том, кто этот человек, что такого плохого он сделал и заслуживает ли вовсе столь фатальной участи; обмануть, ввести в заблуждение и тем самым обречь на падение в бездонную пропасть, из которой невозможно выбраться; служить верой и правдой, не помышляя ни о чём, кроме службы, без мечтаний и стремлений. Вейдер был прав во всём, каждое его слово, эхом разносившееся в зале, было отражением правды, о которой было не принято даже думать, не то, что говорить. Император никогда не был так честен и прямолинеен, он говорил загадками, намёками, сыпал лестными словами, затуманивая бдительность, при этом всё больше и больше порабощая её, делая безвольной марионеточной куклой. Его убеждения стали её собственными, пустые обещания стали пределом её мечтаний, его оценка стала смыслом жизни. Вейдер был прав. Всё это было искусственным, наигранным, мнимым, не имеющим никакого основания и ничего общего с её настоящим отражением. Можно дрелью забивать гвозди при особом желании, но не для этого она была придумана и создана. Инструмент, которым пользуются так, как вздумается, а не так, как следует. "Инструмент..." - где-то глубоко во тьме её души, в невидимом для всех царстве, где растут дивные цветы, частично скрытые туманом, прозвучало одно единственное слово, от которого кулаки сами собой сжались ещё сильнее.
Ровно как и его слова, что она принимала, так и направление шагов, которому она следовала, были удобны ему, но не ей. Он чувствовал себя хозяином положения, сильным мира сего, в котором слабым нет места, ровно как и места для маленьких девочек. Его провокационная поза была тому доказательствам. Убей меня и ты свершишь свою мечту, но твоя ли это мечта на самом деле? Кто от этого выиграет? Ты? Нет. Даже она сама это понимала где-то в глубине своего сознания беззащитного перед его правотой. Но тьма крепко держала её в своих руках, не давая сломиться перед его несокрушимой волей, нашептывая ей сладкие речи, стачивающие острые углы, которые могли пронзить её нежную плоть. Вейдер был жесток в своей правоте, но он был первым и единственным, кто говорил с ней честно без всяких прикрас.
Довольно часто Элейн задумывалась о своём месте в этом мире, для чего она родилась и кем должна стать. Однако крайне трудно было представить какую-либо другую жизнь вне императорского лона, ведь вся её жизнь прошла под его покровительством. Он определял, что ей делать, когда спать, когда дышать, когда убивать. Император был для неё всем, независимо от того любила она его или ненавидела, презирала или уважала. Без него её жизнь моментально теряла всякий смысл, даже тайные мечты о том, что даже если при тысячи случайных обстоятельств она вдруг станет императрицей, рассыпались в прах, так как она не знала, что и как делать. И при этом всём она понятия не имела насколько важна она была для него. У императора был Вейдер, слуги, шпионы и агенты, штурмовики, советники, да в целом вся имперская машина плясала под его дудку. Насколько полезна она была? Если так подумать, то её значимость в общем масштабе стремилась к нулю, ведь её запросто могли заменить кем-нибудь лучше. Это одна из главных причин, почему она страшно боялась нового предательства с его стороны, потому что знала, что это возможно. Нет, она была не так важна, как ей хотелось бы. Она лезла из кожи вон, чтобы доказать свою надобность, свою пригодность для него, ни разу не вызвав его гнева по отношению к себе.
Но слова Вейдера посеяли зерно сомнения в ней, заставив даже опешить, замедлить шаг. Он говорил слово в слово то, что император ей когда-либо говорил и обещал. С каждым его словом в памяти всё больше и больше вспыхивали вспышки памяти, обнажающие самые эмоциональные моменты из её жизни, связанные с императором. Она вспомнила, как была готова разрушить половину секции комплекса при его появлении после стольких лет отсутствия и тотального игнорирования её существования, хоть и тайно всегда верила и ждала, что он вернется за ней. Его слова ласкали слух, заставляя забыться, отвлечься от всех тёмных чувств, что копились долгие годы, наполненные одиночеством. Он вспомнила, день когда он впервые отправил её на ложе к какому-то сенатору, предпочитавшему девочек помладше, чтобы обличить его в этом. Она была шокирована и потрясена до глубины души, ей было страшно от одной лишь мысли, что её ждало, но опять же его слова заставили её успокоиться, ведь он сказал, что это для блага Империи и что более главное - это первый шаг на пути к её величию, так как однажды каждый будет бояться лишь одного её вида, преклоняться перед ней. И она шла на всё, чтобы достичь своей цели, как бы мерзко ей не было. И даже сейчас, когда он отправил её прямо в логово смертоносного зверя, в одиночку расправлявшегося с целыми армиями, убившего столько джедаев, сколько ей в жизни не одолеть, он уверил её, что только так она станет по-настоящему достойной занять своё место рядом с ним. Вейдер знал это. Знал обо всём. "Почему? За что?" - безмоловно срывались слова с её губ, перемешанные с самыми горькими слезами.
Какой бы опасной она не стала для всех врагов императора, для Вейдера она была лишь мелкой зверушкой, которую раздавить не составило бы ни малейшего труда. Она чувствовала этот палящий гнёт раскалённых солнц в бездонной всепоглощающей тьме. Но отступать было некуда, она сама позволила загнать себя в ловушку, будто зверя, которого заманивают в клетку к монстру, чтобы накормить его желанной вкусной плотью. Она всего лишь инструмент, которым воспользовались, а теперь от которого избавились. Она так и не могла понять, чем разочаровала императора, что он решил просто так бессмысленно избавиться от неё, даже не дав возможности просто тихо уйти, исчезнуть, словно её вовсе не было. Она слишком много знала, наверняка, всё дело было в этом, а потому её решили убить. Вейдер был прав, она стала помехой, от которой ему предстояло избавиться. Он был чертовски прав, что её исчезновение ничего не изменит в жизни двух тёмных лордов ситхов, ведь она ничтожна по сравнению с ними. От этих мыслей становилось тошно, они давили с чудовищной силой её к земле, перемалывая кости, плюща плоть. Вейдер заведомо был победителем в этой не начавшейся баталии и доказал это, просто сломив её волю, обнажив ей свою истинную суть. Несчастный жалкий цветок, который так легко раздавить и не заметить. И тем не менее ни император, ни тёмный лорд Вейдер не знали, кто она на самом деле и на что способна. Им с высоты своего полёта было неизвестно, что цветы бывают самые разные. Те, что растут, лишь для того чтобы быть съеденными кем-то, те, что растут, чтобы ими любовались и пользовались, например, добывая дорогостоящие экстракты для масел и духов, и те, что созданы, чтобы убивать. Для императора несомненно она была вторым типом цветов, для Вейдера первым, но саму себя она всегда видела третьим типом, самым загадочным.
- Знаю, - неожиданно замерев на месте, кратко и лаконично согласилась со всем сказанным им Элейн, опустив голову. Её грудь вздымалась, глотая кислород, словно она вот-вот была готова задохнуться, сердце бешено стучало, перекачивая кровь, чтобы насытить тело этим самым кислородом. Бешеный ураган эмоций и чувств, что застилал глаза и управлял ей, в одно мгновение рассеялся, будто бы не было ничего. Можно было подумать, что это конец, что, признав правоту Вейдера, она была готова сдаться и принять свой печальный удел. Но нет. Элейн отрицательно помотала головой, отгоняя эту мысль прочь. Её голова плавно поднялась вверх, и в первый раз за всё время их встречи она по-настоящему посмотрела на него без страха. Без страха перед его силой, без страха перед императором, без страха перед будущим. Она приняла его правду и сделала вывод. - Тогда я сделаю всё, чтобы отомстить за себя! Я буду сражаться с вами, лорд Вейдер. Я отомщу императору, что бы ни стояло у меня на пути.
Выдержав короткую паузу, чтобы её последние в жизни слова были услышаны, она сорвалась с места и бросилась на него, сделав взмах по диагонали световым мечом.

Говорят, лишь полностью приняв самого себя вместе со всеми своими недостатками и комплексами, можно переродиться и зажить новой настоящей жизнью полной ярких красок. Только так можно избавиться от тянущих тебя на дно ежедневных переживаний и потаённых страхов, что преследуют в ночи. Только переборов своё чувство неполноценности, можно осознать свою значимость. Чепуха. Чепуха, которой слабые привыкли тешить самих себя, чтобы оправдать свою слабость и никчёмность. Если ты не уничтожишь собственную слабость и причины, по которой она вообще появилась, то она изничтожит тебя рано или поздно, обречёт на жалкое существование в розовых очках. Ты будешь вечно закрывать глаза на пронзающую плоть и душу правду, оставаясь таким же никчёмным и жалким, каким был вчера. Только сражаясь, превозмогая пределы своих сил, вырезая на корню свои недостатки, отсекая ложь и обман, что заставляют верить в свою полноценность и значимость, хоть это вовсе и не так, можно стать по-настоящему свободным. Только лишь обретя свободу, можно переродиться и обрести самого себя. Быть свободным от прошлого неполноценного себя самого. Элейн никогда не была свободна. Жалкая и слабая рабыня, который помыкали так, как было удобно, внушая, что в этом и есть её предназначение. Быть никчёмной настолько, чтобы видеть смысл своего существования в вечном услужении тому, кто дергает за ниточки независимо от того, есть ли в этом хоть какая-то надобность или нет. Теперь спустя столько лет жизни в полном заблуждении, ослаблявшем её день за днём, её глаза широко открылись, а сознание перестало отвергать эту, казалось бы, чуждую и оскорбительную мысль, позволив ей принять это в полной мере. Сегодняшний день что-то изменил в ней, хоть она и не совсем понимала что именно. Нет, она не стала в мгновение ока сильнее своего врага, наоборот стала беззащитной и немощной, но вместе с тем вернула себе трезвость ума.
Весь свой полёт под покровом абсолютной тайны и неведения даже для императора, не оказавшего ей никакой поддержки, от Корусанта до Мустафара в тесном и тёмном трюме грузового корабля её одолевал страх. Животный страх перед Дартом Вейдером, перед которым содрогалась вся Галактика. Лишь решимость и жажда жизни не позволяли ей свернуть. Даже встретившись с ним лицом к лицу она не могла повернуть назад, ровно как и трезво оценить свои шансы не то, что на победу, на выживание. Она была мертва при любом раскладе, который не подразумевал смерти Вейдера, что представлялось ей мало реальным, а значит терять ей было нечего. Зажигая свой световой меч, она была охвачена страхом, гневом, ненавистью, взявшими её в ежовые рукавицы, перекрывшие ей доступ к обладанию собственным телом. Элейн ничего не могла сделать с этим, так что любые её шансы на достижении поставленной императором задачи планомерно стремились к нулю. Но его грубый и жестокий механический голос, подобно мощному удару, выбившему из неё всю душу без остатка, отрезвил её рассудок, который был явно не готов к чему-то подобному. Его слова столь болезненно правдивые проникли в самые тёмные глубины её сердца, души и сознания, обнажив её истинную сущность, которой предстояло вновь воскреснуть в этом жестоком мире, сражаясь за своё право на свободную жизнь.
Впрочем, как бы это ни было очевидно, что до принятия реальности, что после ей было не взять Вейдера на остриё меча сходу, так как её навыки владения световым мечом значительно на несколько порядков уступали его. Хоть ей и казалось, что она много достигла за эти годы, практикуясь довольно исхищрённому методу фехтования, но это было бесполезно против лучшего фехтовальщика Галактики. Но ей это лишь предстояло узнать, так как первый сокрушительный удар он нанёс ей вовсе не световым мечом. Эмоцией. Для человека, не имевшего малейшего представления о Силе и о том, какую значимую роль связь с ней играет для её адепта, это показалось бы явно абсурдным, но реальность была такова, что именно ей он смог буквально оглушить её на короткий промежуток времени. Трудно объяснить почему она возымела такой неповторимый эффект. Растерянность. Смятение. Непонимание. Смущение. Ей было очень отдалённо знакомо чувство, когда тобой довольны. Точнее раньше она считала, что знала каково это, ведь император не единожды хвалил её, выказывал ей своё удовлетворение её работой, но ни одна его похвала и рядом не стояла с этим чувством. Вейдер оценил её. Оценил всё, что она сказала. Он слушал её с интересом, чего никогда не делал его учитель. Его голос подтверждал это, в одном лишь сказанном им слове она ощущала непритворную оценку. "Впечатляет..." - смущённо попробовала она это слово на языке, пусть и не произнеся его вслух.
Она не понимала, чем это вызвано. Обман ли это? Или же насмешка? А может попытка ввести в заблуждение? Но это ощущение было крайне волнительным и приятным, что было крайне ни к месту. Так или иначе осознать в чём заключался подвох она не смогла, так как в следующую же секунду неодолимая мощь, с которой ей никогда не доводилось сталкиваться вживую, сметающим всё на своём пути порывом впечатала её в близлежащую стену. От бури перебивающих друг друга несовместимых эмоций и чувств, среди которых немалое место заняла физическая боль, хотелось истошно кричать, что она и делала. Её оглушающий крик, с которым она пыталась оторвать себя от стены, заставлял пространство искажаться подле неё, гнуть металл, а раскалённую лаву под толщей металла бурлить. Кости ужасно болели и ныли, казалось, что они вот-вот переломятся, а её обмякшее тело свалиться на землю, но она не сдавалась. Она не могла сдаться. Не потому что иначе она подведёт императора, не потому что умрёт, а потому что не сможет свершить свою месть. Она чувствовала, как его пугающий гневный взгляд прожигает её насквозь, а само его естество вопрошает о том, как его хватило дерзости бросить ему вызов. Но она не сдавалась. Её оглушающий крик, всеми силами сдержавший неумолимый поток Силы, исходящий от его руки, был самым ярким подтверждением этому.
- Я не сдамся, - кричала она изо всех сил, противясь злому року, что навис над её судьбой. Мало-помалу она смогла даже оторвать свои руки от стены и приготовилась пустить в его сторону сильный толчок, чтобы заставить его освободить её от контроля, но он сделал это раньше, опустив её на ноги. Он мог раздавить её о стену, она знала, что он был способен на это, но не стал. Вместо этого он вновь сказал, что впечатлён ей, даже больше, чем до этого. В её голове вертелись назойливые вопросы: "Почему он это делает? Почему он впечатлён? Чего он добивается?" Но времени на поиски ответов на них он не давал. Наоборот он всецело его отнимал.
Хоть она и чувствовала необъяснимый восторг, исходящий от него, то ли всем происходящим здесь и сейчас, то ли ею, он не намеревался её щадить. Нет, наоборот. Он делал всё, чтобы убить её. Его решимость подтверждала это, но вместе с тем, он словно испытывал предел её сил, прочности духа и воли, стремления выжить. Её мироощущение трещало по швам, диссонанс его слов, эмоций и поступков вводил её чувства в полнейший раздрай, впрочем, вместе с тем заставлял её пылать от странного тяготения. Когда его алый клинок всё-таки зажёгся, её вдруг потянуло к нему навстречу. Вопреки одолевавшему её ранее страху и тьме, что удерживала её от этого, так как это неминуемо закончилось бы её гибелью, она решила ринуться в атаку во второй раз в надежде, что в этот раз их мечи всё-таки встретятся. Но он вновь остановил её, окончательно сбив с толку. Пробраться сюда было по истине огромным достижением даже в её собственных глазах, не говоря уже о том, чтобы противостоять лорду Вейдеру, но в какой-то миг это перестало значить для неё хоть что-либо.
- Другие убийцы? - ошарашено, словно не веря своим ушам, переспросила она еле слышно, но акустика сделала своё дело, доведя её слова до его ушей. Она догадывалась, что до неё были другие шпионы, которых император посылал, чтобы проникнуть в крепость, но не могла и подумать, что он намеревался убить его раньше. Узнай она подобное до всего произошедшего - не поверила бы, но сейчас всё изменилось. Теперь это не казалось чем-то невозможным, наоборот это было слишком возможным, слишком похожим на императора. Его место, что Палпатин обещал ей, мог занять любой другой, кто справился бы с поставленной задачей. Не было никакого предназначения, судьбы, уготованной ей Силой, о которой он так разглагольствовал в последнюю их встречу. Она была лишь очередной попыткой в том, чтобы убрать своего ученика, как сказал Вейдер: "удобным инструментом, что подвернулся под руку". - Даже если и так, они были слабы. Я уже превзошла их.
Стоило ей сказать это, как он невообразимо стремительно для своих внушительных размеров и тяжести массивных доспехов, что он носил, сблизился с ней за всего лишь один молниеносный рывок. Его движения было трудно предугадать, как и его слова, эмоции, видение всего происходящего в этом содрогающемся от его собственной силы зале. Его меч в одно мгновение изменил траекторию почти у самой её головы, заставив её неосторожно и поспешно блокировать его не тем лезвием, которым следовало бы, а вместе с тем открыть торс для сильного удара кулаком. В мгновение ока у неё перекрыло дыхание от того, насколько это было неожиданно и больно, а тело согнулось пополам, как кушетка, благо природная гибкость более чем позволяла это сделать. Но на этом демонстрация силы, крайне болезненный, смерти подобный, урок не закончились. Это было лишь начало. Пользуясь тем, что она буквально не может воспротивиться его воле, он продолжает ход своих мыслей, зная, что она услышит его, несмотря на застилающую пеленой глаза боль. Она может забыть, как дышать, но не может забыть его голос.
В своих речах он восхвалял её и в то же время опускал до уровня плинтуса. Все её сильные выдающиеся стороны по его велению меркли на фоне слабостей, привитых ей императором. Её невообразимый потенциал был загублен, изничтожен, обращён в ничтожный минимум, которого было достаточно лишь для превосходства над жалкими червями, что были не способны оказать настоящего сопротивления. Скрывать себя от взора других, обманывать и манипулировать другими с максимальной пользой для себя, убивать исподтишка. Всё это было бесполезным против него, ровно как и против императора. Она была слаба, чтобы противостоять им. Самоучка, которой не объяснили настоящий порядок вещей. Голокроны не давали знаний в том виде, в каком должно. Мемуары ситхов прошлого лишь сеяли сомнения, порождали вопросы, склоняли к саморазрушению, но точно не учили. Хоть ей и удалось освоить отдельно взятые техники, но то была заслуга врожденного таланта и усердности, но никак не обучения. Она не понимала принципов, руководствуясь лишь ощущениями, а лишь на них одних далеко уехать было невозможно.
Вейдер был и вправду хозяином этого замка. Нет. Он был хозяином всего Мустафара. Здесь всё подчинялось ему. Казалось, что даже само время подвластно ему. Он распоряжался тем, сколько дать ей его, чтобы она успела осознать, что он ей сказал, но не восстановиться. Поэтому как только она нашла в себе силы, чтобы начать разгибаться, он молниеносно выбил её из равновесия мощной подсечкой, разразившей левую ногу ужасающей болью, словно её ударили увесистой рельсой. Но не успела она вскрикнуть, как ловким движением руки, незаметно ухватившей её за самый верх юбки, он отправил её в полёт в сторону балкона, на который не так давно он спрыгнул со своего шаттла. Его физическая сила была неизмерима, если бы ей не удалось перегруппироваться в самый последний момент в воздухе, то она с легкостью улетела бы за допустимые пределы прямиком в бурлящую лавовую реку или же навстречу скалам. На трёх из четырёх конечностей она по инерции проскользила до самого края, чуть не сорвавшись вниз. Боль застилала разум, а вместе с тем обнажала инстинкты, которые ей раньше были чужды. С трудом она поднялась на ноги и притянула к себе свой световой меч, но активировать раньше времени не стала. Медленно, хромая на левую ногу, наступать на которую было почти что невыносимо, она направилась навстречу ему. Его слова не давали ей покоя, она чувствовала, что они значат намного больше, чем можно себе представить. Они не были похвалой, ровно как и оскорблением. Они не были правдой, ровно как и ложью. Они были нейтральны, как факт, не зависящий от личностного восприятия. Это был... урок.
Император никогда не давал ей уроков сам и напрямую. Никогда не критиковал её по-настоящему. Никогда не хвалил по-настоящему. Никогда не давал ей пищу для размышлений и никогда не находил столь мощный отклик в её душе, терзаемой сомнениями, страхами и переживаниями. У него всегда находилось оправдание, что не делать этого, а также повод заставить её унять свой нрав и пыл и исчезнуть из поля видимости до тех пор, пока ему что-либо от неё не понадобится. Но Вейдер сделал это. Он дал ей всё то, что не дал он за все эти годы. Он открыл ей совершенно иную грань восприятия самой себя, развеял страхи и сомнения, дал цель, достойную её, а также средство для достижения этого, и всё это за считанные десятки минут. Если вначале она воспринимала его слова однобоко, не понимая истинного их значения, то теперь, сложив их все в единую цепочку, она открыла их истинную суть. Благодаря нему она поборола свой страх, вытащила наружу свои слабости и недостатки, возобладала над тёмной стороной, что бесконтрольно руководствовала ею. Урок, что изменил всё, не просто перевернувший для неё мир с ног на голову, а уничтоживший его до самого основания и создавший абсолютно новый, пусть и пока что пустой. Одинокий цветок на весь огромный мир, созданный исключительно для него.
Вейдер был прав. Она не могла отомстить сейчас ни кому за все свои лишения, обиды и страдания. Ни ему, ни императору. Она была слаба по сравнению с ними, и вина за это всецело лежала на последнем. Именно он сделал всё возможное, чтобы она зачахла, как цветок, требующий пространства, чтобы пустить корни в поисках влаги и минеральных веществ, но посаженный в ограниченный крайне малый для его размеров горшок, в котором он не сможет никогда зацвести и вырасти, в котором он просто будет существовать на грани жизни и смерти до естественного конца. Знал ли Вейдер или нет, но он сам разбил тот самый горшок, высвободив её из его заточения. Теперь у неё было всё, чтобы достичь желаемого. Конечно, уйдут многие годы, но даже осознание этого заставляло её шагать навстречу ему твёрдо и уверенно. Неожиданно для самой себя она осознала, что в ней не было страха перед ним, но вместо этого было безмерное восхищение и благодарность. И вот они замерли синхронно друг напротив друга. Он - воплощавший могущество, и она - жаждавшая его. Он видел её насквозь, так как все мыслимые и немыслимые барьеры были им же сметены напрочь, а непроглядный туман развеян. Одинокий цветок с привлекательными лепестками цвета гелиотропа.
- Месть - это лишь начало, - не скрывая правды, ответила Элейн на его вопрос, а её лицо тронула довольная коварная улыбка. Вейдер и вправду видел её насквозь. Исполнить собственную месть за всё пережитое было бы приятно, но бессмысленно, не видь она дальнейших перспектив для самой себя. Всё, что ей когда-то было обещано, должно было всецело принадлежать ей, верил в это император или нет. Впрочем, и это был далеко не конец. Но чтобы достичь этого, нужно было начать всё с абсолютного нуля, и она была готова пойти на это. Всё ради настоящей себя любимой, а не жалкой тени, что скрывается за чьей-то непрозрачной вуалью. - Элейн Кайд была слаба. Я уничтожу её и все слабости, что император привил ей. Я стану сильнее и могущественнее, чем император и она сама могли себе представить.

*Несколькими годами ранее. Корусант. Императорский дворец*

- Твои слова сильны, владыка Вейдер, как и воля спрятанная в них, но ты обманываешь самого себя и что прискорбнее - меня, - оскалившись, подобно могучему крайт-дракону, существовавшему десятки тысяч лет, прошипел император, прожигая своим тяжелым взглядом золотых глаз дыру в своём незадачливом ученике. Его голос разносился эхом по огромному пустующему залу дворца, наполняя его тёмным роком и фатальным отражением судьбы. В этих стенах его голос был всеобъемлющ и первостепенен, все остальные же глохли. Его воля была вестником жизни и смерти, проявлением почти божественного великого замысла, где не было места для чьих-то других амбиций, желаний и взглядов. Его мировоззрение было центром вселенной и всё, что он находил неподходящим, должно было быть стёрто в порошок, изничтожено до атомов, сломлено и разрушено. За все эти годы лорд Вейдер так и не осознал эту истину, ровно как и своего места. Непокорный дух Энакина Скайуокера было не так уж просто извести. Очередной всплеск убийственных молний, выжигающих все микросхемы и болезненно разящих ту малую живую плоть, что осталась, с бешеной скоростью ударили в ученика императора, заставив того отлететь на пару метров назад.
- Ты требуешь того, что тебе было обещано. То, "что тебе принадлежит по праву". Забудь о своём праве, у тебя его не было и нет. Забудь об амбициях, ведь их тоже нет. Твоя жизнь - это сплошной обман, покуда ты до сих пор не освободился от своего прежнего имени, - одновременно как насмехаясь и издеваясь, так и негодуя продолжал свою тираду император, медленно не спеша спускаясь по ступеням со своего трона. Его взгляд был полон презрения и ненависти к той слабости, что представлял из себя его некогда многообещающий ученик. Тот, кому было предначертано стать величайшим ситхом в истории Галактики, чьё могущество должно было стать несоизмеримо велико. Но владыка Вейдер не оправдал его ожиданий, будучи подверженным пагубным влияниям своего прежнего я, стоивших ему почти всего, что он имел. Император много рассуждал на тему того, каких высот мог бы он достигнуть, не пади так сильно. Это было всецело вина Энакина Скайуокера, возомнившего не весть что о самом себе и потерявшего самообладание. А теперь этот юнец имел наглости что-то требовать от него, выражать своё возмущение так открыто, негодовать о какой-то несправедливости.
- Я нарёк тебя Дартом Вейдером. Именем достойным истинного лорда ситхов. Именем, несущим в себе колоссальные власть и мощь, что ты так жаждал. Но, нет, оно тебе не принадлежит до сих пор. Ты продолжаешь повторять, что Энакин Скайуокер мёртв. Твоё желание избавится от имени такое яростное, но на деле всего лишь фальшивка, как и ты сам, - императору не требовалось повышать голос, чтобы его услышали. Его голос и без того был подобен грому среди ясного дня, легко узнаваемым и таящим в себе огромную опасность. Вейдер прекрасно его слышал, четко и ясно, ни одно слово не прошло бы мимо его слуха. - Убирайся прочь с моих глаз, пока я не обрушил на тебя всю ужасающую мощь тёмной стороны Силы и моего гнева. Убирайся и не возвращайся, пока не избавишься от того, что связывает тебя с прошлым. Я не намерен обучать джедайское отродье. Возвращайся, когда найдёшь в себе силы принять свой титул с поднятой головой.
Вспышки молний, освещавших полумрак тронного зала, неожиданно прекратились, а в воздухе повисла гнетущая тишина. Все слова были сказаны, а эмоции исчерпаны до дна. Последнее слово, как и всегда было за императором, его слово - закон, его слово - истина в первой инстанции. Вейдер не смел противиться этому порядку вещей, а потому незамедлительно, еле волоча ноги и чуть ли не задыхаясь из-за многочисленных повреждений системы жизнеобеспечения, покинул зал через приоткрытые массивные ворота. Ему предстояли долгий одинокий путь и последующее за ним крайне длительное восстановление. Это был далеко не первый случай, когда он едва живым покидает встречу со своим мастером, что так и не нашёл в себе сил и желания проявить снисхождения к своему ученику. Среди ситхов милосердию и прощению не было места, только сила имела вес. Император не отрывал взгляда от ворот, через которые ушёл Вейдер, будто бы провожая его взглядом. Отчасти ему хотелось видеть своего ученика сильным и уверенным в себе, но с другой его слабость должна была быть извечным напоминанием, уроком, что дала ему сама судьба. Вейдер был силён и слаб одновременно, так как не мог отпустить прошлого себя и до тех пор, пока это не произошло, император не видел смысла обучать его. Тем более, что на подходе у него был новый ученик. Гораздо более могущественный и способный. Идеальное орудие в его руках, равным которому Вейдер всё равно никогда не станет, даже имея расположение всей Галактики. Девочка, благословлённая самой первозданной тьмой, чьё присутствие в Силе было настолько велико, что затмевало его собственное. Стоило ему подумать о ней, как он тут же ощутил её поблизости.
- Я знаю, что ты здесь, дитя. Выйди ко мне, - удивительно ласково и нежно произнёс Палпатин, который буквально несколько минут назад источал невообразимую злобу. Перемены настроения, на которые был способен лишь только он. К ней требовался совершенно иной подход нежели к Вейдеру, не заслуживавшего даже грамма подобного отношения. К каждому он умел найти подход, чтобы успешно дергать за ниточки так, как ему было угодно. Стоило ему обратиться к ней, как она тут же явилась его взору. Юный, красивый ребёнок, которому предстояло затмить все звезды Галактики и того, кто по ошибке считает себя Избранным. Она была идеальна и даже сейчас крайне опасна. Вскоре она будет готова нанести удар и принять свою судьбу, уготованную им для неё. - Никогда не повторяй ошибок, лорда Вейдера, если не хочешь испытать на себе мой гнев. Не колеблись между прошлым и настоящим. Однажды ты примешь новое имя, которое определит твою дальнейшую жизнь. Будь готова убить всё, что сдерживает тебя. Только тогда ты обретешь новые силы...

- Исчезни, - брезгливо и презренно процедил император, обратив свой пылающий золотой взор на прислужника Дарта Вейдера, что опередил его появление на считанные минуты. До сих пор ему было крайне сложно привыкнуть, что этот мир не принадлежал ему отныне более. Здесь всё существовало по своим собственным законам, по воле другого человека, даже не смотря на то, что каждый здесь присягал на верность ему лично Диссонанс и сплошное противоречие, но таково было соглашение годовой давности. Каким бы слабым, сломленным и неполноценным ни был его ученик, он заслужил эту чахлую планету по праву силы и могущества, как и полагается тёмному владыке ситхов. Место, пропитанное болезненными воспоминаниями, одна сплошная кровоточащая рана, на которую в своё время он сыпал всё больше и больше соли, чтобы тот никогда не забывал о своём великом падении. Место, что из наказания и уничижения стало оплотом силы и веры. Как бы там ни было, вопреки всем падениям и разочарованиям, Вейдер медленно, но верно двигался по тернистому пути тёмной стороны, превращая свои слабости в свою силу, находя нового и забывая старого себя. Впрочем, он бы и на сантиметр не сдвинулся с места, если бы Палпатин не подстегивал его день ото дня. Насыщая его жизнь трудностями, смертельными испытаниями, он давал ему раз за разом новый толчок, делавший его сильнее и могущественнее. Как и сегодня.
То, что не убивает тебя, делает тебя сильнее. Таков путь истинных ситхов. На пределе жизни и смерти, преодоление мыслимых и немыслимых граней своих собственных возможностей. Готовность сражаться днём и ночью, в бурю и в штиль, побеждать или быть побежденным, предавать или быть преданным. Император не единожды преподносил своему ученику этот урок. Он не единожды ставил его на грань выживания, подсылал убийц, посылал на самоубийственные предприятия, и не пытался этого скрыть. Нет, он никогда не говорил об этом прямо, но всегда подразумевал это. У него не было ни единого повода щадить Вейдера, давать ему поблажки, беречь как своего преемника. Докажи, что всё ещё достоин, или исчезни, и на твоё место придёт другой. Моложе, сильнее, быстрее, умнее, ловчее, способнее. Впрочем, из раза в раз тот не оправдывал его ожиданий и выживал вопреки ему, вопреки Силе, вопреки самой судьбе, вызывая в своём учителе одновременно и гордость, и отвращение. Противоречие, которому не суждено было исчезнуть никогда. Он сам определил такой порядок вещей, позорно проиграв своему прежнему учителю на Мустафаре и что более важное став абсолютной калекой, тенью прошлого себя и того, кем мог бы стать. Палпатин не однократно представлял себе ту мощь, которой мог бы обладать Дарт Вейдер, и видел её в другом потенциальном ученике. В девочке с неограниченным потенциалом, что подобно ему на равных могла бы нести будущее ордена ситхов на своих руках. Продолжить его дело так, как этого хотел император, а не извращенно по-своему, как это мог бы сделать Вейдер.
Однако он не мог взять и начать обучать её должным образом, как свою ученицу, даже если очень этого хотел, ведь правило двух было нерушимо. Один учитель и один ученик. Два лорда ситхов, которым позволено олицетворять собой силу и могущество. Остальные лишь соперники, которых нужно уничтожить. Элейн при всех своих врожденных талантах и предрасположенности к тёмной стороне довольно быстро почти что в одиночку далеко продвинулась по пути ситхов и стала той самой соперницей, с которой нужно было что-то решать в срочном порядке. У неё были все умения, чтобы бросить вызов его ученику и победить при должной смекалке и хитрости. Однако оказать ей какую-либо поддержку он всё ещё не мог, она должна была доказать, что достойна, что он не ошибся на её счёт. Совершить то, что не смогли другие. Убить Дарта Вейдера и по праву сильного занять его место. Впрочем, в видении, что озарило его спустя несколько часов после её отбытия из дворца, он четко узрел, что ей не суждено победить. Несмотря на всю ярость и прыть, стремление довести дело до конца, она оказалась гораздо слабее, чем он себе представлял. "Какое разочарование," - огорченно процедил про себя император, взглянув на стоявшего у края балкона ученика со включенным световым мечом. Что и следовало ожидать, она не смогла. Проиграла. Столько сил, потраченных за зря, в очередной раз. Император нахмурился, его полное морщин лицо стало ещё темнее, чем обычно, а глаза запылали пуще прежнего.
- Ты снова уцелел, мой старый друг, - многозначительно произнёс император, его скрипящий, режущий слух голос тут же подхватился гулким эхом, разнесшимся по пустому залу, заставив ученика тут же обратить на него внимание. Гордость и разочарование, ненависть и милость, уважение и презрение. Многогранность этой фразы удручала, но он знал, что Вейдер всё поймёт именно так, как должно, и отреагирует как всегда сдержанно. Он был не способен обвинить его в чём-либо, не говоря уж о том, чтобы восстать против него за очередную попытку убить его. Вечный раб, пёс, что ни за что не укусит руку своего хозяина.
Однако по щелчку пальцев он ощутил нечто могущественное, сильное, первородное и вечное, что не ощущал ранее ни в своём ученике, ни в ком-либо ещё. Сила, что была готова смести всё на своём пути, мощь, разрывающая оковы, гнев и ярость, обращенные к самому своему существованию. Как он и предвидел, она не сдавалась до самого конца, как и предстало тьме, что не может проиграть свету. Тьма, что не может исчезнуть никогда, покуда существует свет. Исчезнуть незамеченной для всех. Она летела подобно стреле, выпущенной из самой мощной баллисты, разрезая воздух, и направлена она была прямиком на Вейдера. Коварная улыбка тронула лицо императора, а глаза задорно блеснули. Идеальный шанс избавиться от ставшего давным-давно помехой ученика, возможность начать всё сначала. И всё же. Он чувствовал, что Вейдеру предначертано сыграть ещё более важную роль в наследии ситхов, куда большую, чем просто лечь замертво здесь и сегодня. Алая вспышка озарила тень позади его могучей спины, приковав взгляд Палпатина.
Легким взмахом руки он остановил её стремительный полёт в мгновение ока за секунду до того, как она пронзила бы Вейдера насквозь. Его костлявая рука метнулась вверх, задав её полёту новую траекторию, а после - вниз, тем самым буквально размазав её подле ног ученика. И без того обессиленную это должно было её вывести из игры на некоторое время, чтобы она не сумела помешать его замыслу. Хоть она и преуспела в плетении интриг и обмане, до него ей было ещё далеко. "Это для твоего же блага, дитя," - таинственно произнёс про себя император и обратил свой взор на лорда Вейдера. Идеальная схема, которая предопределит их судьбу на долгие годы. Выступив на его стороне, император доказал, что Вейдер всё-таки что-то да значит для него и что разменивать его он просто так не намерен. Это заставит его ослабить своё недоверие к учителю, что столь долго пренебрегал им, и сделает его более пластичным. По части столь тонких манипуляций Дарт Вейдер был абсолютным профаном, а потому даже не смекнёт, что попал в смертельную ловушку, из которой выбраться ему никогда не удастся.
- Убей её, лорд Вейдер, - заговорщицки протянул Дарт Сидиус, а его лицо тронула довольная с примесью коварства и восхищения улыбка. Его слова звучали твёрдо и уверенно, не вызывая никаких сомнений в искренности. - Убей её сейчас, и мы продолжим твоё обучение...

Интриги и обманы, заговоры и предательство, невидимые шахматные партии, где в качестве фигур выступали настоящие люди. Каждое слово, каждое действие, каждое принятое решение - словно очередной ход в этой игре на выбывание, где победителем может быть лишь только один. Только он один, непревзойденный никем игрок, умело расставляющий фигуры на доске и контролирующий весь процесс от начала и до конца. Мастерки расставленные ловушки, которые не суждено никому увидеть ровно до того момента, пока не станет слишком поздно, - это его стиль игры. Абсолютно каждый ход оппонента, неважно являлся ли он союзником или врагом, был заранее им предугадан и предопределён. Так было с незапамятных времён. И будет до тех пор, пока он жив. Дарт Сидиус искренне верил в это, из-за чего крайне надменно смотрел на всех с высоты своего полёта. Он не стеснялся третировать всех и каждого, даже могучий крайт-дракон в его глазах был не более чем ящерицей, которую в любой момент можно раздавить каблуком сапога. С тех самых пор, как большинство могущественных джедаев таких, как магистр Винду, было уничтожено, а Вейдер значительно ослабел, во всей Галактике не осталось кого-либо, кто был бы сильнее его. Опасное допущение, но император, безоговорочно верующий в своё тотальное превосходство, не разделял подобного убеждения. Говорят власть и сила опьяняют, и это отнюдь не враньё.
Игры с джедаями уже не так сильно привлекали его, так как среди тех жалких выродков, что пережили приказ 66 и Великое истребление, не было ни одного достойного, а потому всё его внимание было сосредоточено, как ни странно, на его ученике. Главные в его жизни достижение и разочарование. С тех самых пор, как он услышал его механическое дыхание, истошный опустошенный беспомощностью вопль, император получил над ним абсолютный контроль. Как бы ни брыкался Вейдер, пытаясь выместить свой гнев за утраченную навеки любовь и свою жизнь, он оставался верен ему. Его жизнь была в руках императора всецело, однако раз за разом эту истину последнему приходилось напоминать. Будь Вейдер тем, кем должен был стать, Сидиусу пришлось бы мириться со свойственным ему своеволием, быть более хитрым, более осторожным, более внимательным, но валандаться с полуживым калекой ему было не с руки. Император ни минутой более не боялся той силы, что мог обрести его ученик, ровно как и того, что в один день он может быть свергнут им, а потому в своих методах контроля Вейдера вечно ходил по краю, испытывая его терпение на острие клинка. Сорвись Вейдер с цепи и бросься в атаку на своего учителя, и в одночасье он бездыханно падёт на землю перед ногами последнего, а после его место займёт другой. Если же тот стерпит, то проживёт достаточно, чтобы лично увидеть свою замену в действии.
Сегодняшний день был подобен пробе пера, росчерку на белом листе, чтобы проверить толщину линий, качество чернил, которыми однажды он сможет подвести черту под жизнью "Избранного", а под ней начнёт писать историю нового ученика. Ученика, что будет намного способнее, покорнее, моложе. Элейн не была единственной в своём роде, были и другие претенденты, подходящие под это описание. И всё же отчего-то ему хотелось сделать ставку именно на него. Было ли дело в её неестественно чарующей природной красоте или же причиной столь большому интересу к ней была её одаренность к тёмной стороне, трудно было ответить точно. И тем не менее как бы там ни было вот так вот просто распрощаться со столь многообещающим претендентом было непростительным расточительством. Пройдут долгие годы, пока подрастающее поколение одаренных в его распоряжении сможет проявить свои врожденные таланты, и если ещё лет двадцать назад он был готов подождать, то теперь уже нет. Хоть его могущество и было велико, но время, ускользавшее подобно песку сквозь пальцы, было неподвластно. Нет, умирать он не собирался ещё ближайшие десятки лет, но, чтобы подготовить достойную почву для своего "ухода", требовался далеко не один год.
Именно поэтому он был вынужден нарушить данное обещание и вторгнуться во владения своего ученика. Естественно никакого желания обучать его у него не было, и его слова были ничем более, как убедительно сказанной ложью. Оправданием, что должно было сгладить острые углы импульсивного нрава Вейдера. Хоть внешне он и выглядел покорно, а его голос звучал с должным почтением к своему наставнику, но Сидиус отчетливо ощущал, как внутри Вейдера просыпается зверь, в берлогу которого вторгся другой хищник. Несмотря на то, что у него были все основания для таких чувств, агрессии по отношению к себе император не мог позволить. Вейдер прекрасно понимал, что даже имея вескую причину для недовольства, он не может позволить себе пойти против воли учителя, а потому умерил свой пыл. Почувствовав это, император довольно ухмыльнулся. Все же требовалась значительная выдержка, чтобы возобладать над своими эмоциями, и в этом Вейдеру практически не было равных.
- Не ты ли просил меня продолжить твоё обучение? Не ты ли так жаждал знаний, будучи готовым к этому в любое время дня и ночи при любых обстоятельствах? Не ты ли говорил, что будешь ждать с нетерпением моего появления даже если оно будет внезапным? - удивительно мягко произнёс император, словно вернувшийся после долгих лет отсутствия отец, желающий разделить свой опыт со своим заметно подросшим сыном. Вейдер отчаянно искал новых знаний, признания и внимания, которым был обделен с самого своего обращения на тёмную сторону. Потребовалось несколько лет, чтобы император проявил хоть какое-то участие к нему, а не просто швырял из одного края Галактики в другой. Поэтому Сидиус был уверен, что жажда обучения превысит над его недовольством, сведя его на нет. - Именно, что ты. Может быть, ты и хозяин Мустафара, но ты по-прежнему мой ученик и это, поверь мне, куда важнее. Впрочем, осталась одна маленькая деталь...
Как ни странно, император не лгал. По правде говоря, всё, что казалось на первой взгляд ложью, в его словах на деле оказывалось неточной трактовкой хорошо сокрытой истины. Недомолвки были неотъемлемой частью его манеры общения со всеми в том числе и со своим учеником, но лишь последнему была предоставлена возможность отыскать зерно правды среди плевел. Их отношения были столь сложными в понимании, что все мыслимые и немыслимые грани были чрезвычайно размытыми, а кое-где и вовсе смешивались в одну единую. Император наделил его самыми высокими полномочиями в Империи после самого себя, сделал его лицом своего государства, даровал ему Мустафар, сделал его хозяином своего положения и вместе с тем имел всю полноту власти надо всем. Вся военная имперская машина подконтрольная Вейдеру, как главнокомандующему, была подвластна ему, как единственному богу подобному императору. Мустафар, являвшийся его вотчиной, был частью Империи, а значит подвластен опять же именно Императору. Один парадокс наслаивался на другой. Из-за этого подобные этому неожиданному вторжению казусы были вообще возможны.
Впрочем, обсуждение этого вопроса можно было и отложить до более удобных времён, а появление Элейн сделало это возможным. Обрушенная к его ногам, с одной стороны беспомощная жертва, а с другой смертельное оружие замедленного действия, она была прекрасна в своей удобности. Идеальный повод для манипуляций, ставших возможными, к великой иронии, благодаря ошибки Сидиуса, переоценившего её достоинства, совершенно позабыв о свойственным для её возраста наивности и максимализму. К счастью, он отчетливо чувствовал, что ей удалось подогреть в Вейдере неподдельный интерес, который было не так уж просто скрыть от его обостренных чувств. Но к великому сожалению точно определить, что именно столь привлекло внимание Вейдера, он не мог. Но последний сам ответил на незаданный учителем вопрос. Император видел все нежелание ученика браться за меч, как бы искусно он не пытался играть роль податливого безвольного инструмента. Ему это никогда не удавалось. Слишком честен и прямолинеен, чтобы достичь мастерства в фальшивом актерском мастерстве. 
- Как предсказуемо... - без капли раздражения, скорее с удовлетворением протянул Палпатин, обойдя Вейдера со спины и остановившись рядом с еле дышащей девушкой. Она выглядела слабой, но как ни странно не сломленной. И что больше всего удивило его, заставив даже неосознанно сделать шаг назад и нахмуриться, - на её лице была едва различимая самодовольная улыбка, словно она не проиграла, а выиграла. - Ты всегда испытывал особую... чувствительность к слабым женщинам и сломанным вещам. И тем не менее на этот раз твои чувства не обманывают тебя, мой ученик. Она способнее кого-либо, даже сейчас твои инквизиторы ей в подметки не годятся. Она юна и опасна даже для тебя, владыка Вейдер, хотя, как оказалось, недостаточно, раз ты всё ещё жив.
На пару секунд в зале повисла гнетущая полная неопределенности тишина. Было ли это чистосердечным признанием в попытке устранить своего ученика? Было ли это первой за долгие годы похвалой? Было ли этого укором и предостережением в его сторону? Всё и ничего одновременно.
- Вы похожи с ней больше, чем ты можешь себе представить. У тебя есть то, чего не хватает ей, а у неё - то, чего недостаёт тебе. И впрочем на роль ситха она не годится... по крайней мере сейчас, - взглянув украдкой на своего ученика, произнёс Палпатин. - Я чувствую твоё смятение, владыка Вейдер. Неужели ты думаешь, что я отправил её и вправду убить тебя? Девчонку без какой-либо помощи. Возжелай я твоей смерти, против тебя обрушилась бы вся мощь моей Империи. Но нет, я хотел испытать не тебя... её! Ты видимо не осознаешь полностью скрытый в ней потенциал, как это делаю я. Твоя грубая сила превосходна для поля боя, когда враг известен, но что если враг скрывается среди твоих союзников, среди верных тебе людей. Ты будешь карать моих видимых врагов, а она - тех, кого не увидеть. Ты слишком заметный, чтобы не привлекать внимания. Ей суждено стать моей Рукой. Никто, даже ты, не сможет укрыться от моего взгляда и тогда не останется никого, кто сможет помешать процветанию нашей Империи, мой друг. Обучи её, чтобы ей больше не пришлось так позорно проигрывать. Обучи её, чтобы она однажды смогла подарить тебе столь желанный покой... 
На последних словах император рассмеялся, словно прочитав не так давно промелькнувшие в голове ученика мысли о желанной смерти, в которой он мог бы найти покой. На этом их разговор подошёл к концу, ведь все нужные слова были сказаны, а движения фигур сделаны. Так начиналась новая партия, в которой Элейн предстояло сыграть одну из важнейших ролей. Император верил, что Вейдеру под силу вырастить идеального ферзя, перед которым будут содрогаться даже короли, не говоря уже о пешках, для своего повелителя.
- Я буду внимательно следить за твоими успехами, лорд Вейдер. Твоё обучение начинается сегодня... - на этих словах он легонько похлопал своего ученика по плечу и, продолжая смеяться, направился к выходу.