Стоит ли вообще уже говорить о том, что за последний день, проведённый рядом с ней, наполненный множественными разговорами и откровениями, озвученными и не озвученными мыслями, Арден не просто начал понимать Тавиш, частично разобравшись в её истории, предшествовавшей их встрече, а также сделав ряд критически важных выводов для самого себя и не только касательно неё, но и своего восприятия её, но и научился удивительно точно чувствовать любое даже самое малейшее колебание в её чувствах и эмоциях, даже не прилагая каких-либо усилий и не сосредотачивая всё своё внимание на ней. Так сложилось, что на протяжении всех их взаимоотношений, начиная со служебных и заканчивая романтическими, он ни разу даже не попытался ей соврать, скрашивая суровую и горькую правду, потребности в которой у неё, может быть, и не было вовсе, подбадриваниями, обилием комплиментов и чем-либо ещё. Вместо этого она раз за разом слышала из его правду, которая беспощадно хлестала её, как длинная плеть с металлическими вставками, попавшая в руки к роботу, которому всё равно на то приносит ли это удовольствие кому-то или уже превращается в пытку. С момента, как между ними упали внутренние барьеры, ситуация только лишь усугубилась и Арден буквально пичкал её множественными объяснениями, своими размышлениями, а также историями, которые мало кто мог вообще рассказать ей когда-либо, но их знание могло помочь разобраться в тех или иных вещах, о которых хотела она этого или нет, но задумывалась и неоднократно.
Её встреча с матерью в оружейной лавке мандалорца-калеки только подтвердила её уверенность в этом, а потому он решил, во что бы то ни стало, внести ясность в её понимание того, во что она время от времени хотела себя ввергнуть. Искать контакт с матерью-террористкой через другого террориста, о котором ещё не знает Империя? Такая себе идея для штурмовика. Мало того, сопоставив её рассказ о своём прошлом в качестве охотника за головами, ввязанного в дрязги Дома Пареймксор, с её текущей линией поведения, резко отличавшейся от того, что ему довелось видеть, когда она была всего лишь штурмовиком, а также осознав, что это не всего лишь игра, выданной ей роли, он решил дать ей возможность понять, что для неё на самом деле ценнее служба Империи в качестве штурмовика, которым она была на протяжении всех пятнадцати лет, или свобода, дух которой так опьянил её, или любовь, ради которой она была готова покинуть штурмовой корпус, а недолго после этого разорвать на части своего возлюбленного за конфликт с матерью-террористкой. Что было ценнее другого? Возможно, любовь, ведь так или иначе, за каждый из своих поступков, которые могли бы давно стать достаточной причиной, чтобы убить её, она извинилась перед ним и, казалось бы, конфликт был полностью исчерпан. Свобода? Любить тех, кого хочешь, быть с теми, с кем хочешь, видеться с теми, кем хочешь, жить так, как хочешь. Слишком романтизировано, чтобы быть хорошей историей. Отречься от штурмового корпуса, о чём она уже однажды заикнулась в разговоре, для человека с её... талантами и жизненной позицией было почти то же самое, что оставить заявку на становление наёмником или охотником за головами, коим она уже была и, судя по всему, даже успела начать скучать. Сложно отрицать, что вероятность её воссоединения с матерью в лоне Дозора Смерти всё-таки существовала. Однако человек, к которому она испытывала эту самую любовь, был неразлучно связан с Империей, которой он посвятил всю свою жизнь, борьбе против любой угрозы, до которой мог бы дотянуться. Однако в момент нужды, что она предпочла бы другому? Хоть она и сказала, что готова положить жизнь матери на чашу весов их отношений и дала ему добро делать всё, что должно было сделать, реакция Тавиш на вызов её матери на дуэль по-прежнему сидела в памяти, заставляя возвращаться вновь и вновь обратно, чтобы проанализировать всё увиденное, услышанное, почувствованное. Выйди Корус один на один против матери, занеси клинок над её головой, сразив её замертво, а затем и весь Дозор при участии штурмовиков, среди которых могла быть и она, неужели она и вправду не сдвинулась с места?
Именно это он и хотел прояснить для неё, а вследствие и для самого себя. Каждая его история, каждая вложенная в движения языка и работу связок мысль служили исключительно этой миссии. Сила? Бендак Старкиллер? Реван? Мандалор Наивысший? Каждое объяснение сущности тех или иных вещей, имевших место быть здесь и сейчас или же давным-давно потерявшихся в тысячелетнем прошлом, несло цель научить её, осмыслить всё, сделать выводы, опираясь на значительно расширенный кругозор, в том числе и за счёт совместной миссии, раскрывавшей спящий в ней потенциал из её собственного прошлого. Он не лгал, когда сказал, что намерен обучить её тому, как сражаться с джедаями или же самим собой. Выбери она его, полученные знания станут основой для её нового поля деятельности в составе специального отряда, подчинённого только ему и никому более, обладающего лучшей подготовкой в Галактике; выбери она мать, полученные знания помогут ей в борьбе с джедаями, инквизиторами, ситхами и самим Арденом, если у него не выйдет обратить мандалорцев на свою сторону, как и в незапамятные времена направив их умения и навыки туда, куда нужно и удовлетворив их интересы и желания; выбери она свободу ото всех, встав на столь знакомый путь свободной от чьих-либо оков и правил охотницы за головами, эти знания помогут ей обогатиться, ведь джедаи очень дорогая добыча. Так или иначе, любой из выборов, что она могла бы сделать, полностью устраивал Ардена. Он осознал это, когда услышал её слова благодарности до того, как они вышли на арену, и уже после, когда осознал, что испугался за её жизнь, когда закончился бой с трандошанцами. Конечно, любой из этих выборов влёк за собой определенные последствия и альтернативы, однако каким бы ни был выбор, он бы поддержал его, если она смогла бы достойно ответить на один единственный вопрос: "Почему?"
- Определённо. Мне хватило пятнадцати слов, чтобы она решила, что мои слова оскорбляют её народ, а потому мне должен быть брошен вызов, который я без зазрения совести принял. И там не было и слова ни про Бендака, ни про Ревана, ни про Мандалора Наивысшего, ни про Империю Ситхов и Республику. Я рассказываю тебе это, потому что ты заслуживаешь это знать, а ещё заслуживаешь права делать с этой информацией всё, что захочешь. Забыть, если останешься штурмовиком. Рассказывать в качестве баек и легенд, если решишь оставить службу и стать охотником за головами, как и прежде. Запомнить и сделать выводы, изменив всё то, на чём стоит Дозор Смерти, если решишь присоединиться к матери. Я рассказываю это, не для того что бы ущемить твои способности или гордость и не для того чтобы возвысить самого себя в собственных глазах. А потому что хочу, что бы когда время придёт, ты смогла сделать правильный выбор и обосновать его настолько рационально, насколько это возможно, ибо от этого будет зависеть всё. Конечно, если сможешь на время отключить своё самолюбие и вправду взглянуть на мир трезво, не оглядываясь ни на меня, ни на мать, ни на кого-либо, не ища в моих словах и поступках попытки оскорбить тебя, - выслушав каждое её слово внимательно и удержав себя от перемены эмоций на лице, так же спокойно ответил он ей в ответ на все прозвучавшие из уст слова, рождённые лишь одной обидой. По правде говоря, это начинало разочаровывать, так это был уже не первый случай, когда вместо того, что бы слушать и попытаться понять все прозвучавшие слова целиком в одном контексте, а не вырывая один лишь кусочек из всего повествования, заостряя всё внимание на нём и начиная обижаться, если оно содержит такие слова, как "ты не можешь", "я способен", "этого недостаточно" и так далее. Возможно, это был последний раз, когда он пытался донести до неё правду, а она снова заставила его споткнуться о ту самую гордость и самолюбие, по которым он "больно бил". Оставаться на арене и обсуждать все детали, если в этом возникнет хоть какая-то нужда, не было смысла, так как комментатор уже закончил свою тираду о их славе, которая разнесётся по Галактике, а потому он тут же произнёс и пошёл вперёд по направлению к выходу, через который они и попали на эту самую арену. - Пойдём.