Попрощавшись с тёмным лордом под взглядом назначенных охранять её покои штурмовиков, Элейн молчаливо зашла внутрь, поспешив закрыть за собой дверь. Перед тем, как активировать свет, чтобы оглядеть выделенную ей каюту, она облегчённо выдохнула, схватившись рукой за начавшее отбивать бешеную чечётку сердце. Впервые за два часа она смогла спокойно дышать. Пока она находилась в окружении посторонних, ей нужно было держать лицо, чётко выверяя каждую эмоцию, каждый шаг, каждое движение. Даже при безразличных ей штурмовиках она должна была быть предельно собранной, правильно играть свою роль. Сейчас же наедине с собой она была честна и предельно откровенна. Единственным моментом, заставившим её дать слабину, показать настоящие живые эмоции, было это неописуемое словами объятие, подаренное ей Дартом Вейдером. Когда она нагнетала тени вокруг него, создавая иллюзии и рисуя картины из давно ушедшего прошлого, она не представляла, что сама окажется в зоне поражения. От осознания этого у неё даже подкосились ноги, и она беззвучно упала на попу, подогнув ноги. Она прикрыла глаза, ища упокоение во всепоглощающей темноте.
По правде говоря, роль, которую она отыгрывала, давным-давно привязалась к ней, став почти что неотделимой частью. Она не угнетала свою хозяйку, но порой Элейн отчаянно старалась сбросить весь её груз со своих плеч. Идеальная во всём, грациозная и элегантная, обворожительная и кокетливая, спокойная и серьёзная, бездушная и расчётливая. И список характеристик, приписываемых ей, которым она неуклонно следовала, с каждым годом только множился, скрывая слой за слоем нежное сердце. Уже к двенадцати годам она настолько успела обрасти этими слоями, что отделить зёрна от плевел было уже невозможно даже ей самой. Осознав, что изменить происходящие с ней изменения она не может, она начала подчинять их себе. Принятие давалось ей нелегко, но никто, даже сам император, не видел этого. Она сама в гордом одиночестве сражалась с этим, не посвящая никого в свои проблемы. Честности и доверчивости её не учили, скорее ловкими взмахами ножа вырезали из неё, планомерно лишая изъянов, подаренных природой.
Впрочем, несмотря на всё это, чем глубже она погружалась в омут тёмной стороны Силы, тем легче ей становилось. Она видела и чувствовала своё тяготение к тьме и порой ей казалось, что она всегда плавала в этих тёмных водах, пусть и не осознавая этого. Она была соблазнительна, манила к себе, обещая так много и требуя такого же повиновения, какого требовал от неё император. Это казалось ей несложным, ведь всего лишь нужно было подчиниться и протянуть руки, на которые невидимая сущность положит ключ ко всем дверям. Однако часть души древнего лорда ситхов Дарта Нихилуса заставила её изменить своё мнение об этом подходе. Дарт Нихилус был велик в своей развращённости тёмной стороной. Он настолько глубоко опустился на её дно, что получил силы, с помощью которых мог высосать жизнь целой планеты, иссушив не только людей или животных, но даже растения, не оставив ничего, что могло бы хоть когда-нибудь дать жизнь. Однако он не заметил, как стал зависим от тёмной стороны, как она подчинила его рассудок, сделав из лорда ситхов жалкую марионетку, ведомую одним лишь голодом. Сама тёмная сущность Силы говорила его устами, и Элейн слушала внимательно. Тогда она поняла, что не намерена подчиняться, становясь чьей-то марионеткой, она намерена подчинять, превращая в марионеток других.
Но для достижения этой цели сначала нужно было научиться подчиняться самой. Она обманула Палпатина в его собственной игре, предложив себя всю до последней капли, и обманула тёмную сторону, открыв свой разум и душу для постижения невообразимой для собственного возраста силы. Всё, что она просила взамен, - это могущество и власть. И Палпатин, посчитав это приемлемой ценой, заключил ни кем не оглашённую сделку.
С тех самых пор она была вынуждена быть такой, какой она предстала перед миром, открыв в него двери. Лишённая изъянов и недочётов, прекрасный цветок, манящий остальных, как запретный плод, таящий в себе невидимую опасность. Сила приняла её образ, воплотила его в жизнь. Все, кому она служила постоянно или временно видели цветок и желали сорвать его, чтобы сделать украшением. Они все хотели властвовать над ней, им нравилось наблюдать, как она подчиняется, ублажает их потаённые прихоти, и она находила особую прелесть в том, что бы делать это из раза в раз искуснее. Ведь чем они больше были довольны ей, тем более больше начинали позволять себе. Они становились неосторожными, опрометчивыми, и в конце концов слепо бросались, хватаясь обеими руками за покрытый невидимыми шипами, наполненных смертельным ядом, стебель. Палпатин, конечно, был осторожен, но даже он бродил часами вокруг этого цветка, приглядываясь к его красоте. Он чувствовал опасность, но не знал с какой стороны ожидать её, но с каждым годом медленно приближался к нему всё ближе и ближе, а она продолжала удовлетворять его, внушая чувство безопасности.
Совершенно другая ситуация обстояла с её новым временным хозяином и учителем в лице Дарта Вейдера. Делать поспешные выводы о том, такой же он, как и все, или же нет, было рано. Элейн никогда не допускала такой оплошности, внимательно наблюдая и подмечая каждый нюанс, каждую мелочь, из которых впоследствии складывала обширную хорошо проработанную картину. Однако невидимое чувство, интуиция, если быть точнее, подсказывало ей, что он отличается от Палпатина, сенаторов, моффов, губернаторов и прочей знати, которые видели лишь в ней собственность. Им было неважно что это за цветок, какой он, что любит, к чему стремится и как правильно должен расти. Они видели лишь его красоту, в случае с Палпатином убийственную красоту. Интерес Вейдера выходил за эти привычные для неё рамки. Он интересовался ей, как личностью, а не красивым украшением, которым всего лишь нужно владеть и распоряжаться. Он стремился познать, ощупать, найти истинную сущность, но не для того чтобы сорвать, как и все остальные. Но для чего? Этот вопрос повис в воздухе, и на нём же всё прервалось, поскольку это был тупик.
Элейн даже не заметила, насколько глубоко ушла в собственные мысли, продолжая сидеть на холодном полу, как статуя. Она сидела так больше часа наедине с собой, погрузившись в глубокую медитацию. Это получилось само собой, что она даже не поняла, где находится, когда открыла глаза. Минута. Вторая минута. Она изящно встала на ноги с глубоким вздохом, вновь превращаясь в ту самую Элейн, которую видели все. Рука интуитивно легла на панель в стене, и каюта озарилась холодным белым светом. Повертевшись на месте, она внимательно осмотрела каждый уголок. Это было не особо обширное помещение, обставленное крайне минималистично, но с собственной ванной комнатой. Делить душ и туалет с кем-либо она не собиралась, а потому это заставило её облегчённо выдохнуть. Кровать вряд ли можно было назвать удобной, но всяко лучше, чем она предполагала. В углу комнаты располагался рабочий стол с креслом. Также было два металлических шкафа и несколько тумбочек, которых, конечно, могло бы даже не хватить для всего, что она привезла с собой на "Опустошитель". В общем и целом, её более чем устраивало, хотя вездесущая серость по сравнению с императорским дворцом навевала скуку. Впрочем, весь её осмотр был лишь поводом оттянуть разговор с императором, и она усиленно продумывала все возможные вариации развития событий. Это она переняла от него. Продумывать всё далеко наперёд, причём даже при самом неудачном стечении обстоятельств.
Вновь опустившись на колени посреди комнаты, она прикоснулась к Силе, ища во всём её величественной масштабности единственную знакомую лишь ей ниточку, ведущую прямиком к императору. Им двоим не нужны были посредники в лице голограмм, чтобы оставаться на связи. Они были ментально связаны друг с другом.
- Мой повелитель... - еле слышно произнесла она, её голос был мягким и податливым, как тёплый пластилин, из которого можно было лепить всё, что захочешь. Она признавала его верховенство над собой, однако теперь у неё был ещё один повелитель, которого он выбрал ей сам.
- А-а-а, - заговорщицки протянул Палпатин, словно он и вправду ждал, когда она уже подаст голос. - Я с нетерпением ждал, когда ты осмелишься подать голос.
- Вы уже знаете, - наигранно робко ответила она, сразу поняв к чему он клонит, уловив скрытое недовольство в её голосе.
- Ты думала, что я не почувствую смерть двух моих лучших телохранителей, отправленных с тобой? - переходя в нападение произнёс он.
- Нет, Ваше Величество, но их смерть была необходимостью.
- Правда? И в чём же состояла эта необходимость? - также наигранно заинтересованно и в то же время недоверчиво спросил император.
- Дарт Вейдер. Я посчитала, что это лучшая возможность ослепить его недоверие ко мне, и это уже дало свои плоды.
- Он назвал тебя своей ученицей?
- Да, мой повелитель.
- Чу-у-удно. Сла-а-авно. Ты и вправду хитра и опасна, несмотря на свой юный возраст. Дарту Вейдеру нужно было придать больше значения моему предостережению, - недовольство императора, словно по щелчку пальцев, сменилось чувством удовлетворения. - Однако, я чувствую что есть что-то ещё. Что-то, что ты усиленно пытаешься от меня скрыть.
- Я видела его прошлое, Ваше Величество. В его памяти есть женщина, но он не называл её по имени. Я думаю, что он всё ещё любит её, - без утайки произнесла Элейн.
- А-а-а, сенатор Падме Амидала. Великая потеря для лорда Вейдера. Интересно, что он до сих пор не избавился от своего прошлого. Продолжай делать то, что делаешь.
- Благодарю вас, повелитель!
- А теперь ступай. Я с нетерпением буду ждать дальнейшего развития событий.
Элейн в очередной раз встала с пола и отстранёно окинула комнату взглядом, пытаясь настроиться на нужный лад. Каждый разговор с императором был сродни испытанию, игре с известными лишь им двоим правилам. Скажешь мало - подвергнешь себя ненужному сомнению, скажешь много - лишишь себя какого-либо преимущества, скажешь ложь - дискредитируешь себя, скажешь правду - то же самое. Только идеально балансируя среди этого множества условий, можно остаться в этой игре и не стать следующей, кого заменят на шахматном столе. Врать или утаивать правду было глупо, куда разумнее было недосказать, но утолив его интерес. Судя по эмоциям в его голосе, которые она научилась хорошо распознавать, он остался доволен сказанным ей, и при этом ей удалось сохранить в тайне произошедшее между ней и Вейдером, а это значит что эта партия осталась за ней. Теперь же следовало вновь встретиться с лордом Вейдером, который наверняка сочтёт её длительное отсутствие подозрительным. Все тем же свойственным ей грациозным шагом, она подошла к двери, и, когда она открылась перед ней, вышла наружу...

Прошёл год с момента, как Элейн покинула Корусант и ставший почти что домом императорский дворец, оставив светскую жизнь далеко позади ради обучения под началом тёмного лорда ситхов Дарта Вейдера. Год назад её нога впервые вступила на борт "Опустошителя" под пристальным взором тысяч штурмовиков и офицеров, приветствовавших её как королевскую особу. И ровно год назад Дарт Вейдер признал в ней её ученицу, а она признала в нём своего учителя, а они вдвоём почувствовали почти что неуловимую связь между друг другом, родившуюся в тот момент, когда их алые клинки почти синхронно вспыхнули с целью уничтожить свидетелей их спонтанной близости. С тех пор эта связь только крепла, переплетая их судьбы невидимыми нитями и складывая из них зловещий узор. Она, которой было суждено в какой-то день убить его, заняв его место подле императора, и он, которому было суждено взрастить свою убийцу по приказу императора. Дуэт, закрутившийся в смертоносном танце, у которого был всего лишь один зритель, по воле которого этот танец может длиться годами.
Но не только эта связь между ними крепла, невидимое чувство, родившееся из лона воспоминаний Вейдера о его давней любви к сенатору Падме, тоже пускало свои корни в сердце юной девушки. Она начинала привязываться к нему, чувствуя неподдельный интерес к его личности, столь отличающейся от всех остальных мужчин, которых ей довелось узнать за все эти годы, а потому ей претила мысль, что это может быть не взаимно. В его воспоминаниях, подобно злокачественной опухоли, продолжала обитать эта женщина, не отпуская его, словно чувствовала, что на него положила глаз другая. Это вечное противостояние между ней и образом в его памяти вспыхивало почти каждый раз, когда они оставались наедине. Способность манипулировать воспоминаниями и хранящимися в них образами в такие моменты была подобна проклятью, нежели благословением, потому что каждый раз она видела её. И во всех этих воспоминаниях он был счастливый, по-настоящему счастливый, что только подливало масла в огонь. За всё время, проведённое рядом с Элейн, он был счастлив только благодаря ассоциациям между ней и Падме, которые преследовали его раз за разом. Элейн во всепоглощающей тишине своей души искренне бесилась из-за этого, от чего время от времени её с головой погружало в омут тёмной стороны Силы. Она не хотела ни с кем его делить. В какой-то момент она даже думала, что совсем не хочет шпионить за ним или убивать, как хотел того её настоящий учитель, но упорно избегала истинной причины этой привязанности.
Однако, всё это нисколько не мешало ей делать то, ради чего она вступила в эту связь с ним. Она училась у него всему, чему могла, и её прогресс был невообразимым. По-началу было трудно привыкнуть с довольно суровыми методами обучения, трактуемыми Вейдером, включающие в себя беспощадные дуэли на световых мечах, словно они и вправду готовы были убить друг друга, изоляция в карцере без еды и воды, чтобы она научилась черпать жизненные силы только из тёмной стороны, лишение столь необходимого организму сна на несколько суток. Ей было тяжело и больно, что всё истинное нутро хотело лить слёзы, вспоминая "беззаботную" жизнь во дворце, слово комфорт и "Опустошитель" никак не хотели складываться в одно предложение. Но время шло и в какой-то момент она осознала, что привыкла к этому. Что ранее изнурительные учебно-боевые дуэли стали походить на развлечение, несмотря на постоянно увеличивающийся риск лишиться конечности или вовсе головы. Что просидеть в карцере больше двенадцати суток, погрузившись в глубокую медитацию, - это самое спокойное время, нужное для того чтобы перевести дух перед новым этапом обучения. Сон перестал значить так много, как раньше, она научилась спокойно обходиться без него, не чувствуя себя выжатым мёртвой хваткой правым протезом тёмного лорда лимоном, а те моменты, когда она могла лечь на свою кровать становились самыми сладкими в её жизни. Неудобная на первый взгляд кровать стала настолько мягкой, что её огромная кровать во дворце стала вспоминаться как холодный бетонный пол. Балы и роскошные трапезы сменились прогулками по серым коридорам крейсера до столовой, где принимали пищу, больше похожую на отходы со стола, офицеры. Так или иначе её жизнь круто изменилась за этот год, но, пусть и не сразу, она привыкла ко всему и перестала как-либо жаловаться.
И вот сегодня ей вновь посчастливилось спать в собственной каюте на кровати, укрывшись теплым одеялом и положив голову на мягкую синтетическую подушку. Отчего-то именно в такие моменты ей снились самые приятные и сладкие сны, которых она никогда не видела, живя во дворце. И в этих снах она видела себя. Взрослая, но ещё молодая, бесцеремонно красивая девушка в самых шикарных нарядах, вышагивающая по красным ковровым дорожкам императорского дворца. Вокруг неё самые известные люди Империи, знать, богатеи, гранд-адмиралы и моффы. Королевские стражники открывают перед ней двери. ведущие в сияющий светом тронный зал. Она идёт вперёд решительно и уверенно, не сворачивая с пути. Около лестницы, ведущей к трону, стоит он. Он статный и величественный в своих полюбившихся ей чёрных доспехах, которые она может узнать в толпе из миллионов людей. Он ждёт её. Только её. Она, как и в первую их с ним встречу, невероятно грациозна. Он не сводит с неё глаз и она чувствует в Силе, как он жаждет её, как очарованно смотрит на неё, но на этот раз именно её, а не кого-то другого из своих воспоминаний. Она подходит к ступеням и он протягивает ей руку. Вместе они медленно поднимаются всё выше и выше и в поле зрения появляется манящий к себе величественный трон. Оказавшись на пике, возвышающимся над всем тронным залом, она словно, собираясь сделать реверанс, садится на него, а Дарт Вейдер встаёт подле её правой руки. Трон чувствуется таким приятным, сидеть на нём одно удовольствие, и она определённо наслаждается тем, что он принадлежит ей. Она императрица, а он её верный слуга. Она владеет им и всей толпой, медленно наполняющей зал. Все они преклоняются перед ней, и на её невозмутимом лице появляется самодовольная улыбка.
- Я к вашим услугам, моя императрица, - трепетно звучит его механический голос, который столь прекрасен, как и ужасен для её слуха. Она привыкла к нему, ей нравится, как он звучит, как дышит и она не хочет ни за что его куда-либо отпускать. Она хочет, чтобы он был с ней в этот вечер.
- Будьте со мной весь этот вечер, лорд Вейдер, я так давно ждала этого момента, - сладко звучит её голос в ответ на его обращение. В этот момент в ней просыпается неведомое чувство, заставляющее непроизвольно закусить губу и свести ноги вместе. Все точки на её теле становятся настолько чувствительными, что когда он наклоняется ближе к ней, чтобы что-то сказать, его дыхание, достигающее шеи, заставляет её кожу покрыться мурашками, сердце начать биться чаще, а дыхание стать сбивчивым.
- Госпожа, - звучит его голос, но вдруг что-то невидимое касается её левого плеча. Неаккуратно и небрежно натирает оголённую кожу, заставляя её резко нахмуриться.
В этот момент она понимает, что это был всего лишь сон, а госпожой её звал бесцеремонно вошедший штурмовик. Открыв слипшиеся от сладкого сна глаза, она в непонимании обводит всё вокруг своим взглядом. Вместо тронного зала императорского дворца скромная небольшая каюта, вместо трона кровать, вместо Дарта Вейдера безликий штурмовик в белой броне, вместо роскошного платья на ней одно лишь полупрозрачная накидка, скрывающая чёрное нижнее бельё, частично скрытая одеялом, а вместо аплодисментов разрывающийся противным скрежетом будильник. Минута недопонимания и повторное обращение к ней штурмовика, и в ней вспыхивает гнев, который она с трудом может скрыть.
- Что случилось, штурмовик? Кто вам позволил так ворваться в мою каюту? Объяснитесь немедленно! - не давая вставить ни единого слова, проворчала она и, осознав в каком она непристойном виде в данный момент, начала спешно прикрываться одеялом.
- Извините, госпожа Элейн, лорд Вейдер приказал сообщить вам, что он весь день будет занят на мостике планированием подавления мятежа, поэтому вы можете отдохнуть, - виновато произнёс он, сделав несколько шагов назад.
- И это всё? - возмущённо вскрикнула она, одарив потревожившего её самым ненавистным взглядом, который он вообще мог бы увидеть в своей жизни.
- Да, миледи. Приношу свои извинения.
- Вам лучше покинуть мою каюту сейчас же, пока я вас не выкинула за дверь собственноручно, перед этим переломив вам шею за вашу бестактность, - не умаляя своего гнева, почти что прошипела она, резко указав рукой в сторону открытой двери, из-за которой выглядывал его напарник.
- Да, миледи. Ещё раз простите, - кланяясь, ответил он и почти вылетел за дверь спиной вперёд.
- Проклятье, - скрестив руки на груди, перед этим скинув с себя одеяло, проворчала она и тяжело вздохнула. Продолжавший истошно вопить будильник со всей силы был отправлен в противоположную стену, а она сама бессильно упала головой на подушку. Попытка повторно заснуть ни к чему не привела, а потому она просто лежала, закрыв глаза, пытаясь вернуть свой полный удовольствия сон.

Как бы Элейн ни пыталась, переворачиваясь с одного бока на другой или со спины на живот бесчисленное количество раз, терзая бедное одеяло, метавшееся из стороны в сторону, то накрывая девушку с головой, то оказываясь зажатым между ног, то и вовсе скатываясь на пол, заснуть у неё так и не получалось. От разочарования она вновь перевернулась на спину и откинула прочь одеяло, от которого становилось до невозможного жарко, распластавшись звёздочкой на всю ширину кровати. Сон, в который она отчаянно хотела вернуться, медленно ускользал из её памяти, оставляя только приятные ощущения, которые она испытывала в тот сладкий момент триумфа своих желаний и стремлений. Она отчётливо помнила то необъяснимое приятное чувство, которое она ощутила когда его холодное механическое дыхание коснулось её шеи. В тот момент всё тело охватил невиданный ею ранее пожар, разносящийся по телу словно цепная молния.
От одних лишь мыслей об этом её тело вновь начало впадать в то же самое состояние. Мурашки в момент покрыли кожу, заставив её передёрнуться и томно выдохнуть, скопившийся в лёгких воздух. Её руки, словно зачарованные, начали вкрадчиво, словно втайне от собственной хозяйки, блуждать по юному телу, время от времени замирая на месте. Нежные пальцы плавно скользили по всем доступным изгибам, даже невидимым для собственных глаз. Она медленно провела указательным пальцем по контурам своего лица сначала с одной стороны, потом с другой, замерла на несколько секунд подбородке, едва уткнувшись в него ногтем, а затем соскользнула вниз по шее до места, где сходились её ключицы, скрытые от глаз лишь тонкой кожей. В этот момент она вновь выдохнула, но вместе с воздухом из глубин вырвался еле слышный стон. Вторая рука, до этого лежавшая на животе, легко и непринуждённо скользнула вверх, соединившись с первой, задержавшейся слишком долго на одном месте, блуждая то вверх, то вниз. Они сошлись и тут же разошлись в разные стороны, очерчивая контуры ключиц, уходя всё выше и выше к плечам. Там они обогнули по небольшому радиусу переднюю часть плеч и резко ушли вниз, ускользая под грудь, чтобы очертить теперь и её.
Элейн прекрасно знала собственное изнеженное тело, любившее ласку и заботу. Палпатин, как ему казалось, тайно приложил к этому руку, подослав полтора года назад к ней в качестве прислуги одну из своих многочисленных наложниц с целью подготовить юную Руку к более изощрённым методам шпионажа. Конечно же, она в два счёта раскусила её истинную цель, но противиться его воле не стал, приняв своего нового учителя в её лице. Ей приходилось много слушать и запоминать о том, как правильно преподносить себя и своё тело другим людям. Световой меч и Сила, а также природная ловкость и все сотни навыков, освоенных ей, были несомненно полезны, но истинная сила крылась совершенно в другой стезе. Женское тело поражало сердца мужчин, куда эффективнее бластерных выстрелов, заставляло задыхаться беспощаднее, чем невидимая удавка, накинутая на шею Силой, затуманивало рассудок сильнее, чем любой токсин или яд, известные человечеству. Конечно, по-началу ей претила даже мысль о том, что кто-то хоть когда-то может прикоснуться к ней и сделать всё то, о чём ей рассказывала наложница императора, однако, когда она свернула с обучения удовлетворению других на удовлетворение самой себя, Элейн перестала сопротивляться. Всё это извращённое обучение юной девушки происходило исключительно по ночам без посторонних свидетелей в лице остальных служанок в её комнате при тусклом свете ароматических свечей и в лёгкой прохладе ночного Корусанта, пробивающейся сквозь приоткрытые окна. Индира была довольно властной в своих стремлениях исполнить волю императора, но достаточно тактичной, понимая, что если переступит границу дозволенного, то может лишится всего, что у неё было. Впрочем, вскоре Элейн сама была готова к тому, что бы её учительница перешла эту самую границу, утолив копившийся месяцами интерес и потаённые желания.
В текущий момент она повторяла то, чему её научили Индира, с точностью до мелочей, не оставляя без внимания ни одну точку, при касании до которой где-то внизу всё начинало трепетать. Чем ниже спускались руки, тем дыхание становилось всё более томным, а вырывающиеся вперемешку с воздухом стоны громче. То ли намеренно, то ли нет, она не торопилась, дразня уже изнывающее от нестерпимого желания, отражающегося ярким румянцем на щеках, тело. В самый первый раз не её собственные руки ласкали её, но она запомнила каждое прикосновение до мельчайших подробностей, а вместе с тем все сотни образов хранившихся в голове наложницы, которые на тот момент уже перестали её как либо смущать. Чем больше она познавала эту науку о похоти и разврате, тем сильнее давали о себе знать заложенные природой внутренние потребности, требовавшие их удовлетворения. В самый неожиданный для Элейн момент, когда она только и могла мечтать о том, что бы этот нестерпимый жар, заставлявший её истекать влагой, кто-то потушил, Индира стала более решительной, полностью обнажив её. То, что происходило дальше, было набором неописуемых обычными словами эмоций и ощущений, заставлявших тело изгибаться раз за разом, расплываясь в приступах нескончаемого удовольствия, а оттого желать ещё больше и больше. С того момента их встречи становились всё более и более страстными, дикими, Элейн с нетерпением ждала каждого момента их единения, но уже отнюдь не для того, что бы чему-то учиться.
Однако однажды, когда они вновь должны были встретиться, Индира не пришла. Не пришла она и на следующий день. Не пришла через неделю. Вторую и третью. Элейн пыталась узнать хоть от кого-либо где она и что с ней, отыскать её в Силе, но не смогла ничего из этого. Она исчезла бесследно, не попрощавшись, навсегда. Где-то глубоко в сердце в тот день что-то разбилось, и она поняла, что император узнал, что она перешла черту его дозволения, позволив Элейн привязаться к ней на почве страсти и похоти. Она намеренно избегала встречи с ним так долго, как могла, почти что прячась от него в самых укромных уголках необозримо огромного дворца, пока он не приказал ей явиться к нему. Он без капли сожаления или раскаяния сознался в том, что именно он стоит за исчезновением Индиры, а следом за этим последовала длительная полная жестоких для столь юного оплакивающего потерю сердца аргументов с целью выбить любую мысль о привязанности к кому-либо впредь лекция, которую она глотая слёзы внимательно и покорно выслушала. Потребовалось время, чтобы смириться со своей потерей и осознать всё сказанное им, а также принять его урок. Палпатин убил сразу двух зайцев, подослав к ней свою наложницу: она стала искусна в искусстве удовольствий и больше не хотела питать к кому-либо хоть малейшей привязанности, чтобы не испытывать подобную боль вновь. И вот теперь вновь она ощутила это самое таившееся внутри желание, переродившееся вновь, как она предстала перед своим новым учителем. Как бы она ни сопротивлялась, у неё не получалось остановить саму себя, пока тело не забилось в накатывающих одна за другой волнах экстаза.
Обессиленная и изнемождённая она упала на кровать, поджав под себя ноги и сложив руки вместе там, где так отчётливо сильно и быстро билось её сердце, пытаясь успокоить саму себя. Потребовалось время, чтобы учащённое горячее дыхание стало спокойным, а сердце перестало отбивать чечётку, намереваясь проломить грудь и выскочить наружу. Она лежала в блаженстве, и только сбитая намокшая простыня нарушала всю эту идиллию. Однако, несмотря на то, что в какой-то момент её полного спокойствия отдыха она начала медленно погружаться в сон, неожиданно для самой себя подскочила, сев на край кровати, будто бы кто-то или что-то дотронулось до её души. Она знала это прикосновение очень отчётливо и ясно, её учитель звал её к себе. Он в отличие от императора, который, когда хотел связаться с ней, врывался без предупреждения, очень бережно и аккуратно, несмотря на свой несоответствующий подобной нежности и тактичности внешний вид, взывал к ней, словно поглаживая лепестки цветка, сбрасывая с него утреннюю росу.
Встав на ноги, она поспешила привести себя в подобающий внешний вид, стараясь делать всё настолько быстро, насколько это вообще было возможно. Конечно, она хотела сначала возмутиться, ведь штурмовик, разбудивший её, ясно дал понять, что сегодня она предоставлена сама себе и имеет полноценное право на отдых, но отчего она даже была рада, что он позвал её. Так как то время, что она проводила вдали от него, казалось ей невероятно длинным и невероятно скучным. Впрочем, эта спешка никак не помешала ей насладиться теплым душем, смывшим с неё всю усталость и изнемождённость ночи и утра, преисполненных удовольствия. Когда с душем было покончено и на теле и волосах ни осталось ни следа влаги, а тёмные волосы были расчёсаны, она начала в ускоренном темпе выбирать во что бы ей одеться. Она всегда тщательно подходила к вопросу своего внешнего вида, представая изо дня в день перед своим учителем и экипажем "Опустошителя" в новом образе достаточно элегантном и роскошном, чтобы подчеркнуть свой статус, и достаточно практичном, чтобы никак не сковывать движения, если Дарт Вейдер решит провести очередную учебно-боевую дуэль на световых мечах. Если бы она сразу узнала этот агрессивный стиль преподавания фехтования, то сохранила бы целый десяток прекрасный вещей. Впрочем, жаловаться на это она никак не собиралась, так как понимала, что в этом исключительно её вина, а по возвращению на Корусант обнаружит шкафы, ломящиеся от куда более дорогих вещей.
К собственному удивлению, за год, проведённый среди военных, она научилась собираться довольно быстро, если сравнивать с тем, что было. Чёрная туника, едва прикрывающая бёдра, с глубоким декольте, оголёнными плечами и почти полностью открытой спиной, перетянутая крест-накрест двумя ремнями, на который она повесила свои световые мечи; тёмно-серые облегающие лосины с ромбовидным узором из вырезов, окаймлённых белыми кружевами, с внешней стороны бедра уменьшающиеся по направлению к низу; высокие тёмные сапоги, доходящие почти до колен, с многочисленными застёжками; длинные тканевые полу-перчатки, скрывающие предплечья, с обрезанными пальцами, поверх которых закреплены наручи на застёжках. Когда всё это было надето, подогнано так, что бы ничего не соскальзывало, не морщилось и не натирало, он подошла к зеркалу, заставленному самой разной косметикой. Пудра, консилер, тушь, подводка, тени, карандаши для бровей, губ, помада. Аккуратно и выверено, без режущего глаз перебора, она постаралась как можно быстрее накраситься, так как с момента, как Дарт Вейдер воззвал к ней, прошло уже довольно много времени, а заставлять его ждать было не самым мудрым решением. Впрочем, за этот год он ни разу не попрекнул её за то, что порой она собирается дольше, чем развёртываются войска во время высадки, чему она была несказанно рада, но предпочитала всё равно собираться быстрее. Окончательным штрихом во всём этом произведении искусства в её лице были духи, изготовленные по её заказу из масла, извлечённого из финдорианской тени. Одного распыления хватало вполне, чтобы аромат передвигался за ней шлейфом несколько часов и был прекрасно ощутим целый день при тесном контакте, два и более распыления имели уже далеко не косметический эффект, начиная действовать как сам цветок, который во дворце хранился исключительно под куполом после того, как несколько садовников умерли, будучи одурманенными источаемым им ароматом.
Неожиданно открывшаяся ею дверь напугала охранявших вход штурмовиков, один из которых довольно сильно испугался её появления, так как угроза до сих пор, словно большая заноза, сидела в его памяти. Внутренне усмехнувшись пугливости прошедших не одно сражение и видевших не одну сотню смертей штурмовиков, она, не сказав им ни слова, устремилась вперёд по коридору. Она шла быстро, но не переходила на бег, спешка от кого-то вроде неё могла быть неправильно понята офицерами и патрулями штурмовиков, которые уже прекрасно знали её в лицо. Нужно было поддерживать свой собственный статус, даже если впереди горит единственный мост на другой берег. Когда Элейн достигла покоев тёмного лорда Вейдера, перед тем как войти она глубоко вдохнула и выдохнула, и только после этого, открыв дверь, не спеша, как и подобает истинной леди, вошла внутрь.
- Вы звали меня, мой учитель? - спокойным ровным голосом спрашивает она, преклонив колено и склонив голову перед ним, признавая его превосходство перед ней. Хочешь однажды подчинять, научись подчиняться. Эту давно выведенную ей самостоятельно аксиому Правила Двух она знала прекрасно и полностью соответствовала её принципам.

Это был не первый раз, когда она посещает его в своей обители с огромной капсулой посреди почти пустого помещения, а он восседает в ней. Однажды она застала тот момент, когда манипуляторы ещё не успели вернуть его маску и шлем на положенное место, но она так и не смогла толком разглядеть его лица из-за того, что капсула только-только начала открываться, создав лишь тонкую щель, сквозь которую было почти ничего не видно. По какой-то необъяснимой причине ей было очень интересно увидеть то, что прячется за этой пугающей и вселяющий в страх в миллионы маской. Она не один десяток раз представляла его лицо, пытаясь сопоставить с тем, что она видела в его воспоминаниях, но каждый раз натыкалась на то, что оно не соответствует действительности. Может быть, оно и к лучшему, что у неё это не вышло и в этот раз, ведь узнай она, что скрывалось под ней, большая часть столь манящей и притягательной таинственности бесследно исчезла. Отчасти она всегда преклонялась перед ним, утыкаясь собственным взглядом в пол, раз за разом именно поэтому, подозревая, что он и сам не желает, что бы кто-либо видел его таким.
Это была первая их встреча за пятнадцать прошедших дней, которые она провела в полной изоляции в карцере без единого посетителя. Это было далеко не в первой, когда ей приходилось проводить время наедине с собой и голыми стенами, сидя на полу, без еды и воды. За все эти пятнадцать невероятно долгих, как ей показалось, дней она ни разу не сомкнула собственных глаз, проведя их исключительно в медитации, дожидаясь собственного вызволения. Но она не просто выдержала, не свалившись в обморок, как это было в первый месяц её пребывания на "Опустошителе", но и вышла на своих двоих и даже дошла до собственной каюты. Это был её собственный рекорд, о котором вряд ли кому-то можно было рассказать, ведь узнай император о чём-то подобном, то наверняка Дарт Вейдер вернулся бы за ней и немедленно освободил. Однако, несмотря на всю эту суровость, проявляемую по отношению к юной девушке, она ни разу не позволила себе даже мысли о том, что бы пожаловаться на это обращение к себе. 
Последний месяц "Опустошитель" бороздил космос, перемещаясь от одной системы к другой, где раз за разом вспыхивали жалкие попытки мятежа и государственного переворота. Император, несмотря на всю занятость тёмного лорда обучением Элейн, не мог не привлечь его для подавления подобных актов неповиновения, ведь даже одно присутствие главнокомандующего вселяло ужас мятежникам, смешивая с грязью их желание чего-то добиться. Однако при всём этом, тёмный лорд ни на секунду не забывал о ней и о том, что её нужно продолжать обучать. И вот после нескольких недель сражений на световых мечах и практики использования Силы, он вновь сослал её в карцер, даже не дав толком передохнуть после изнурительных тренировок. Вейдер постоянно так испытывал её на прочность, то ли желая сломить её, как тонкую ветку ивы, то ли наоборот укрепить и без того крепкий внутренний стержень из самого лучшего металла в Галактике. Элейн даже не стала противиться его решению и добровольно пошла на своих двоих в объятия пугающей многих изоляции.
Почувствовав лёгкое невидимое касание, словно подталкивающее её поднять голову, она поняла, что ей дозволено встать. Стоило отдать должное тёмному лорду, что он никогда не тешил собственное самолюбие, заставляя её стоять на коленях перед ним. Возможно, это даже ему не нравилось, но так или иначе из раза в раз традиционно она опускалась на одно колено перед ним. Ответ на прозвучавший из его уст она давным-давно для себя составила, так как знала, что он непременно спросит об этом. Он всегда так спрашивал, даже если ей нечего было обдумывать.
- Тёмная сторона позволяет выжить даже там, где жизнь по определению невозможна. Она даёт всё необходимое, чтобы выжить и приумножить собственные силы, но взамен требует чего-то большего, чем твоя жизнь, - спокойно и главное честно ответила Элейн.
Однако как только последнее слово сорвалось с её губ, она почувствовала, как нечто неуловимое вновь взывает к ней и тянет в его сторону. Она прекрасно знала, что этот порыв всегда ведёт далеко во тьму со множеством закрытых на сотню замков дверей, среди которых лишь одна открыта для неё. В такие моменты весь мир словно перестает существовать, и она ускользает из него на мгновение для остальных, но на целую вечность для самой себя. Следуя за недовольным бурчанием, с каждым её шагом становящимся всё более отчётливым, она открыла для себя новое до сего момента невиданное ею воспоминание из его прошлого. Без стука и какого-либо дозволения она распахнула дверь и оказалась вновь невероятно далеко от "Опустошителя". Она уже чётко и ясно помнила его лицо, цвет волос и глаз, знала его чарующий и воодушевляющий голос, который она раз за разом переслушивала в своей голове. Но во всех предыдущих воспоминаниях он был спокойным, нежным и полным чуткости, а в этом он источал негодование о том, что кто-то разбудил его. Заспанным она его не видела еще ни разу, и зрелище было, честно говоря, довольно забавное, из-за чего она даже не сдержала свой смех, пусть и спрятанный за быстро припавшей к губам рукой.
Однако в ту же секунду, когда он открыл дверь, любой намёк на смех по щелчку пальцев испарился. На пороге его дома стояла юная девушка-экзотка, которой было примерно столько же лет, как и ей самой. Как бы ей ни хотелось этого признавать, но все девушки, крутившиеся вокруг Дарта Вейдера в его бытность джедаем, были довольно красивыми. Вспоминать о его бывшей красавице-жене, являвшейся при этом ещё и сенатором, Падме Амидалле она даже не хотела, а потому тут же откинула эту мысль, сосредоточившись на новой... незнакомке. Тогруты, как и тви'леки, женского пола считали одними из самых красивых экзотов во всей Империи, несмотря на довольно презрительное к нелюдям отношение в ней. Эта была довольно худощава и не очень высокой, но чем-то была очень похожа на саму Элейн. Потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что неизвестная одета почти так же, как и она, с минимальными различиями. Видеть на ком-то другом, кроме себя, подобную одежду ей претило, из-за чего даже вдруг захотелось пойти переодеться, но это выглядело бы крайне странно в глазах её учителя. "На мне всё равно это выглядит куда лучше," - успокоила пробудившееся в ней негодование Элейн, отбросив в сторону глупую идею с переодеванием.
- Учитель? - вскинув брови кверху, удивлённо чуть ли не выкрикнула она, уставившись в бывшую ученицу Дарта Вейдера, когда та спросила его мнение о её наряде. - Неужели ему когда-то было не всё равно, как и кто вокруг него одевается? Он видел столько моих нарядов, но даже и глазом не повёл не то, что оценил.
И только после этого она заприметила два световых меча, покоившихся на её поясе. Как и у неё, у Элейн тоже было два меча, и носила она их ровно так же. Сказать, что она была удивлена значит ничего не сказать вовсе. Более того это удивление было так тонко переплетено с бешенством, что ей понадобились лишние усилия, чтобы не выдать себя в настоящем времени. Однако перед тем, как вновь вернуться в реальность, нужно было успокоиться, так как тёмный лорд был довольно чувствительным к изменениям эмоций окружающих его людей, хоть он ни разу не уловил изменчивое настроение Элейн за всё это время. Выдохнув, она отвлеклась от этой тогруты, которую в прочем успела разглядеть с точностью до каждой мелкой точечки в её раскрасе лица, и перевела свой взгляд ещё раз на мужчину. Она могла себе позволить ещё немного полюбоваться им, к тому же это оказывало на неё сильный эффект, заставляя на момент забыть обо всём на свете. Но стоило ей выйти из мира воспоминаний в его голове, как её собственную тут же начали одолевать десятки разных мыслей, среди которых была одна: "Пережила ли эта его ученица приказ шестьдесят шесть?"
Сказать, что своим воспоминанием он ранил её вновь значит не сказать ровным счётом ничего. Раз за разом при встрече с ней он вспоминал что-то из своего прошлого, но если раньше всё ограничивалось его бывшей женой, то теперь ещё появилась эта новая ученица. Она предельно ясно видела своими глазами, что между этими двумя были очень мощная связь и отношения, которые она никогда в своей жизни не испытывала. Она видела, как блестели её серо-голубые глаза, смотря на него, с каким тошнотворным оптимизмом и радостью она крутилась на месте, демонстрируя все прелести своего наряда. И в то же время видела, как он сверху вниз так покровительственно и привязано смотрит на неё, словно и вправду любуясь её красотой. Однако внешне она источала предельное хладнокровие и сосредоточенность на настоящем. На мгновение у Элейн промелькнула мысль принять ее облик,  но она не стала этого делать, понимая, что позвал он ее, отнюдь не для того чтобы поинтересоваться тем, что она осознала, сидя в карцере, перед этим сообщив ей через штурмовика, что у нее сегодня выходной. Ему было нужно от нее что-то. Что-то, что не мог предложить никто из десятков тысяч человек на всем крейсере. И судя по тому, что они сейчас находятся где-то, где вновь произошёл мятеж, а он до сих пор не в самой гуще сражения, ему нужно было сделать все незаметно. То, что она умела лучше всего. То, чему ее учили с малых лет. А потому тратить время на игры с его воспоминаниями сейчас было непозволительно хотя бы из соображений здравого смысла.

Когда тёмный лорд встал со своего насиженного места и медленно, как подобает человеку с его статусом и мощью, без спешки, но при этом плавно и непринуждённо вышел к ней, а за его спиной начала закрываться капсула, Элейн даже не шелохнулась, только лишь моргнув глазами, словно запечатлев этот момент. Несмотря на это ему потребовалось не больше минуты, чтобы оказаться у неё за спиной. За этот год, проведенный под его покровительством подле него, она почти что выучила периодичность его тяжёлого механическое дыхания, и могла с точностью до сотых процента предугадать, когда произойдёт очередной вздох. Удивительно, но он дышал даже, когда говорил, а потому часть слов принимала ещё более зловещее звучание или вовсе терялась в нём. Впрочем, Элейн давно подставила несколько переменных в единое уравнение и поняла, что эти могучие доспехи скрывали ужасно изувеченного человека, неспособного самостоятельно дышать привычным для остальных воздухом, а эта массивная капсула была единственным местом, где он мог позволить себе снять свой массивный шлем. Однако никакого чувства жалости его физическое состояние у неё не вызывало, наоборот её восхищало то, насколько он был силён, властен и непобедим, несмотря на всё это, насколько его движения были грациозны для человека с его выдающимися габаритами. К тому же во время одной из дуэлей, которой Элейн по праву гордилась, когда ей удалось неожиданно повредить его правую ногу, она заметила, что под защищёнными бронёй сапогами прячется механический протез, причём далеко не самый качественный. Такие протезы были очень тяжёлыми и малоподвижными, а при малейшем повреждении начинали заклинивать, но даже не смотря на это он продолжал перемещаться с той же легкостью и непринуждённостью, словно бы он парил над полом.
Он говорил, а она молча, почти что не дыша без особой на то надобности, слушала каждое слово, впитывая и анализируя его в попытках отыскать скрытый подтекст, прячущийся за обыденными словами, которые она слышала тысячи раз и от самого Палпатина. Причём до того, как он похвалил её, что было довольно редким и почти невероятным событием, им была произнесена фраза слово в слово идентичная той, что она слышала от императора, про неестественность способностей тёмной стороны Силы. Даже если она и не была его ученицей официально, но учил он её ровно так же, как и Дарта Вейдера, так что общего у них было куда больше, чем могло показаться на первый взгляд. Впрочем, эта мысль потерялась где-то на дальнем плане, уступив место самоудовлетворению от услышанной похвалы. Тёмный лорд был скуп на приятные слова, за всё время проведенное вместе она слышала их лишь пару раз, но от того их ценность была заметно выше. Даже император был куда более разговорчив и щедр в этом плане в отличие от него, однако что от одного, что от другого услышать нечто подобное было очень приятно, заставляя сердце трепетать, а всё внутри согреваться. Несмотря на всю несоизмеримую самоуверенность и надменность, заложенную в неё Палпатином, рядом с Вейдером они только увеличивались на порядок, так как она прекрасно чувствовала, как день за днём становится всё сильнее и сильнее, но всё же отдавала себе отчёт, что этого недостаточно, о чём тут же сообщил и её учитель.
Император возлагал на неё огромные надежды с умопомрачительными перспективами на её будущее место в огромной машине под названием Галактическая Империя. Ещё в первую их встречу во дворце из услышанного ей разговора между ним и Вейдером, она поняла, что в тайне он желает заменить не оправдавшего его надежд ученика, но продолжает его использовать, пока не подвернётся удачный момент, чтобы совершить задуманное. Правда вместе с тем она начала подозревать, что она не единственная такая на белом свете, возможно, одна из самых перспективных, раз он решил так близко подослать её к нему, чтобы тот обучил её всему, что знает сам, тем самым раскрыв все свои слабые и сильные стороны, но это не отменяло того, что где-то в тенях есть и другие такие же, как она. Но спросить напрямую об этом она не могла ни у Вейдера, ни у императора, а потому продолжала лишь думать об этом время от времени, вынашивая мечты стать одной единственной непревзойдённой никем другим, кто мог бы хоть как-то позариться на её место. Именно поэтому она тщательно впитывала всё то, что говорил ей тёмный лорд, чтобы стать сильнее, быстрее, проворнее, одним словом лучше самой себя вчерашней.
В его словах она с лёгкостью читала извращённое толкование кодекса ситхов, который она узнала из голокрона Дарта Нихилуса, столь любезно подаренного ей императором. Однако ни о каком праве выбора там не было и слова, что заставило её ненадолго задуматься. "Покой - это ложь, есть только страсть. Со страстью я получаю силу. Ситхи черпают свои силы в страстях, сильных эмоциях, независимо от их происхождения и их оттенка. Они не ищут покоя или умиротворения, поскольку вместе с тем они становятся ограниченными и слабыми. С силой я получаю могущество. С могуществом я получаю победу. Чем сильнее становится ситх, тем больше власти у него в руках, однако за эту власть нужно постоянно сражаться. И что есть власть, если её нельзя никому продемонстрировать. Заставить врагов бояться одного лишь твоего имени. Но свободу даёт не власть. Сила, будучи не только самым сильным инструментом в руках, но и вечным спутником, освобождает ситха от всех оков, давая ему неограниченную мощь, позволяя делать всё так, как он того желает. Власть лишь ступень к свободе. Ничего не понимаю," - рассуждала Элейн, пытаясь понять смысл слов Дарта Вейдера, но пришла лишь к тому, что либо он заблуждается, либо она неправильно понимает кодекс ситхов.
- Кажется, я понимаю, что вы имеете в виду, учитель, - после длительного молчания произнесла она, взглянув в его бездонные всепоглощающие окуляры, за которыми скрывались его глаза, словно ища встречи и понимания с его стороны. - С момента, как я прибыла сюда, я беспрекословно делала всё, что вы мне приказывали, несмотря на настоящее положение вещей, установленное императором. Выживать без еды и воды в полной изоляции. Подвергаться изнурительным испытаниям. Биться не на жизнь, а насмерть на световых мечах. Вы заблуждаетесь, если считаете, что это был не мой выбор. Я свободна делать то, что пожелаю. Быть той, кем хочу быть. Но я не могу сказать тоже самое о вас, лорд Вейдер.
Каждое сказанное ей слово было чётко выверено и оценено под всеми возможными углами, словно она была ювелиром, оценивающим драгоценный камень, размышляя о том, какую лучше огранку для него подобрать. И самое главное в этом, что говорила она честно и прямолинейно без пелены недосказанности или лжи, столь свойственной императору. Её лицо оставалось невозмутимо спокойно и как прежде изящно, двигались лишь губы, выплёвывая, подобно отравленным дротикам, слова, а глаза горели тысячью обжигающих огоньков, как отражение охваченной синим пламенем тёмной души, где среди всего этого пожара рос цветок, которого мгновением ранее коснулся он. Но в то время, как остальные цветы в её мрачных садах сгорали и увядали, лиловый цветок разрастался всё больше и больше. Незримо для глаз он пускал всё глубже и глубже корни в почву, высасывая всю доступную воду и пуская её в собственный рост. И с каждой секундой становился всё краше и, к удивлению, начал распускаться, источая настолько сильный дурманящий аромат.
- Где была ваша свобода год назад, когда император открытым текстом принудил вас взяться за обучение превосходной убийцы, являющейся прямым отражением великого плана Дарта Бейна? Где была ваша свобода, когда император открытым текстом насмехался над вашим поражением, сделавшим вас таким? У вас есть страсть, есть сила, есть могущество, есть победа, но ваши оковы никогда не разорвутся, а Сила не освободит вас. У вас есть власть над всеми войсками в Империи, одного вашего появления страшится большая часть Галактики, но вы трепещете перед императором, как побитая гончая, которая забыла о том, что в своей ярости она может загрызть кого угодно. Если вы и вправду считаете, что власть даёт свободу, то значит вы свободны ослушаться императора. Сразите меня и докажите своё могущество через победу над той, кому суждено стать вашей смертью немногим позже, - от прежней невозмутимости не осталось ни следа, с каждым словом нежная светлая кожа начинала сереть всё сильнее и сильнее, а глаза стали непросто цвета расплавленного золота с красной окантовкой зрачка, оба глазных яблока стали багряными. И как только последнее ею слово было сказано в руке в мгновение ока оказался световой меч, до сего момента покоившийся на поясе. Столь опьяняющий звук его активации, отдающий потрескиванием раздался в комнате, а алое лезвие вырвалось наружу, в тот же миг устремившись в сторону Дарта Вейдера. - Ваша слабость, учитель, в том, что вы не вольны выбирать свою судьбу. Вы ограничены своим страхом перед императором. Страхом перед своим прошлым. Презренной жалостью к самому себе. Ваше спящее могущество без достойной победы не значит ничего.

С каждым словом, подобным горькому пеплу, который засыпали в рот, произнесённым Элейн вслух воздух в помещении становился всё более и более напряжённым, казалось, что дышать с каждым мгновением становилось всё тяжелее и тяжелее. В одночасье леденящая душу и тело тьма заполонила всё доступное пространство, а по коже даже пробежали мурашки, несмотря на то, что она не испытывала ни грамма страха перед своим учителем. Она говорила с полной уверенностью в собственной правоте, а также в том, что вопреки её провокации убить её и покончить с угрозой, нависшей над ним, он этого не сделает. Возможно, что единственной причиной того, что она была до сих пор жива, был отнюдь не запрет императора на нанесение какого-либо вреда своей преемнице, а та невидимая связь, что образовалась между ней и тёмным лордом год назад, значительно окрепшая за это долгое время, проведенное вместе. К тому же Сила была на её стороне, она чувствовала невообразимый прилив сил, распространившийся по всему телу, проникший в каждую даже самую миниатюрную клеточку, наполнив её до краёв. Она слышала её голос отчётливо и ясно, тёмная сторона взывала к ней, рисуя в голове столь яркие образы по-настоящему великого будущего, для достижения которых нужно было сделать всего лишь шаг. Шаг, именуемый смертью Дарта Вейдера, который однозначно был бы воспринят императором, как достойная победа, которая стала бы новой ступенью на пути к высшей цели.
В то время, как глаза и уши нагло лгали, не выдавая в поведении тёмного лорда ничего, что могло бы сказать о его решимости ответить на её слова хоть каким-то действием, кроме сжатых кулаков, словно он собирался просто-напросто проглотить всё сказанное ей, Сила говорила исключительно правду, показывая невидимые в окружающем мире метаморфозы. Там в непроглядной тьме, охваченной пожаром, где пускал свои корни и креп её цветок, который никто не смел потревожить, за исключением лёгких почти воздушных прикосновений к его лепесткам, которые позволял себе только он, появилось нечто. Нечто зловещее и пугающее, невообразимо могущественное и вездесущее, дышащее смертью и смотрящие ото всюду и ниоткуда одновременно. Что-то скрываемое много лет от посторонних взглядов. Сила, что до этого нашёптывала ей манящие призывы, накладывая каждое слово сильным отпечатком на Дарта Вейдера, словно стрелу на тетиву лука, в одно мгновение скользнула сначала по стеблю, усыпанному шипами, а затем по каждому из лепестков, и, подобно змее, с невероятной скоростью ускользнула куда-то вдаль за пределы её собственного царства вечного мрака.
Не дожидаясь чьего-либо приглашения, она сама пошла вслед за ней, ведомая желанием узнать истинную сущность того неведомого, что она пробудила. Элегантно перешагнув через стену пламени, отделявшую её от вечной пустоты, она, выверяя каждый шаг, пошла вперёд, следуя за невидимым зовом, разносящемся по земле ощутимыми пульсациями и треском огня, разрывающим тишину, где-то вдалеке. Однако несмотря на всё то, что она когда-либо видела и чувствовала, находясь рядом со своим повелителем и неназванным учителем в лице императора, известного немногим как Дарт Сидиус, Элейн замерла на месте, словно её погрузили в поле стазиса, когда перед её глазами предстал истинный источник того невидимого вмешательства в её собственное царство. Посреди бурлящих лавовых рек на небольшом по размерам островке извивались в причудливых узорах, накладываясь друг на друга слой за слоем, огромные массивные цепи, выкованные из самого прочного металла в Галактике. И по этим цепям грациозно, но при этом обеспокоенно, словно не находя себе места и покоя, скользила она. Сила. Она металась по этому лабиринту и путалась в сплетениях этих оков вокруг него. Она шептала и молила его подпустить её поближе, дать прикоснуться хотя бы чуть-чуть своими пальцами к его лицу, заключить его в свои любящие объятия, но он был глух к её мольбам. Но он не слышал и не видел всего этого, спрятавшись за этими цепями, ставшими нерушимой стеной между ним и всем остальным миром. Однако ни император, ни Сила, ни кто-либо другой не были причастны к их воздвижению, он выковал их сам по видимым лишь ему причинам. Сила стенала, моля своё дитя о встрече, но он был слеп к её мольбам. Он безжалостно использовал её дары издалека, не показывая своего лица, что ранило её сильнее, чем световой меч, пронзающий сердце, чем молнии бьющие в одно и то же дерево раз за разом. И в своём отчаяние она обратилась к Элейн.
Там за цепями вспыхнула ярким огнём дверь в воспоминания тёмного лорда, но в отличие от всех остальных разов, когда она посещала их гостьей, которую никто не приглашал, в этот раз сама Сила потянула её вперёд. Это воспоминание отличалось от всех предыдущих, блекло мерцающих где-то вдали, оно было рядом и настолько ощутимо, что можно было почувствовать даже запах серы и почувствовать как нестерпимый жар касается кожи. Сила едва коснулась её, пробежавшись по шее вверх, остановившись на подбородке, заставив Элейн испытать то же самое сладостно-трепетное чувство как в тот день, когда он позвал её за собой во дворце, и она сама пошла вперёд, войдя в лавовую реку. Каждый шаг по направлению к цели давался ей с таким невообразимым трудом и душераздирающей болью, заставившей её кричать в неистовстве, но она не сдавалась. Течение пыталось сбить её с ног, утопить в своих магматических водах, испепелить и сжечь дотла, но она сопротивлялась, следуя за Силой, так нетерпеливо взвывавшей к ней и вечно оборачивающейся в её сторону, чтобы проверить не остановилась ли она. Она была подобна матери, не находящей себе покоя, когда речь заходит о жизни её ребёнка, попавшего на операционный стол. Но волновалась она не о ней, а о нём. О том, кто в этот самый момент был охвачен огнём внутри цепей, через которые она не могла прорваться.
В тот момент, когда Элейн смогла добраться до столь желанной земли, она сокрушённо рухнула на колени, остановив себя от удара головой о неё обеими руками. Тяжело дыша и задыхаясь в приступе кашля, стеная от невыносимой жгущей боли по всему телу, она подняла голову вверх и тут же почувствовала себя настолько незначительной и крошечной по сравнению с несокрушимой, казалось бы, ничем стеной из цепей. Встав на ноги, она подошла к ним и притронулась рукой к одному из звеньев, что было больше её самой, но тут же оттянула её обратно из-за того, что оно было доведено до состояния белого каления. Казалось вот-вот и вся кожа слезет с ладони, оголив её кости, из-за чего она вновь истошно закричала, а на глазах навернулись слёзы. Но Сила продолжала всё настойчивее и настойчивее взывать к ней, крича о том, что ей нужно сделать то, что нужно. Чувство гнева и ярости охватило её сердце от обиды за то, что той великой Силе так наплевать на ту боль, что она ей приносит, но почему-то отступиться она не могла. Невидимая сила не позволяла ей даже сделать шаг в обратную сторону, раз за разом возвращая взгляд обратно в сторону того, что было скрыто за этими оковами. Элейн была серее вот-вот готовой разразиться шквалом молний грозовой тучи, а её глаза светились багрянцем, а собственный голос был похож на раскаты грома. Собрав волю в кулак, она резко оттолкнулась от земли и прыгнула в сторону цепей, хватаясь обеими руками за одно из звеньев. Адская боль, раздалась по всему телу, пробежавшись по всем нервным окончаниям и достигнув мозга, попытавшегося вразумить свою хозяйку и приказать ей отступиться.
- Нет! - громко и отчётливо выкрикнула она в пустоту, а от силы её голоса цепи начали ходить из стороны в сторону, дребезжа и лязгая. Пытаясь удержаться, она мёртвой хваткой вцепилась в металл, отозвавшийся громким шипением.
Одним мощным рывком Элейн заставила себя взмыть вверх, но этого хватило лишь на то, что бы поднять всего на один виток из тысячи, тянущихся к затянутым тьмой небесам, цепи. Всё тело ныло от сжигающего всё не только снаружи, но и внутри огня, но она не сдавалась. Словно зачарованная, одержимая безумством и верхом садомазохизма, она продолжала двигаться вперёд, а Сила только и делала, что подначивала её не останавливаться. Считать количество пройденных витков на пути к цели она перестала почти сразу же, так как всё сознание было мертво, тело двигалось, будто на автопилоте, заставляя превозмогать всё на своём пути. Она срывалась и падала вниз, разбиваясь о мёртвую землю, и вновь начинала своё восхождение, пока в какой-то момент не осознала, что перевалилась через последнюю цепь. Она не могла подумать, что неконтролируемый полёт вниз мог быть настолько приятен. Это было непередаваемое словами чувство облегчения и окрыления, словно птица, пикирующая вниз на самоубийственной в случае удара о землю скорости, а затем в самый последний момент, схватив добычу в цепкие лапы, взмывающая вверх. Она летела в самую гущу поглощающего всё вокруг пламени, оставляя где-то позади приказывающую ей что-то Силу. Она была свободна. Свободна в своём полете вниз, после рабского самоуничтожительного подъёма вверх. Её глаза закрылись сами собой, сердце забилось спокойно, а дыхание стало ровным и умиротворённым, всё тело впало в состояние эйфории, но всего лишь на одно мгновение.

Клинки столкнулись, вспышка алого цвета возникла в момент противостояния и мир вокруг словно сотрясся от давления исходящего от двух фигур. Перед глазами словно пронесся пепел и перед ним предстал Кеноби, такой же как и в последний раз, когда он его видел. Переговорщик, мастер Джем Со, непревзойденный дипломат, великий генерал, верный товарищ, учитель, лучший друг… Джедай, который пришел его убить. В его глазах отрешенность от эмоций, клятва долга и верность принципам. Его не переубедить, не сломать и не заставить. Но он тогда и не пытался, просто двинулся на него со всем натиском и яростью что были, забыв о здравом смысле и контроле, забыв как хорошо они знаю друг друга, движения и душу. Он просто безрассудно позволил себе впасть в безумный вихрь эмоций, раскалывающие разум и подтолкнувшие на роковые ошибки. Вспышка извергающейся лавы и перед ним его ученица, чьи клинки сцепились с его собственным. Элейн не желает уступать, хочет показать все на что способна и что ей доступно в отличии от него, а ей, к его стыду и сожалению, было доступно очень многое. Она цветок во тьме, пульсирующий жизнью и поглощающий ее отовсюду. Один неосторожный шаг и она поглотит тебя без остатка, смакуя каждое мгновение его поражения, а после, перешагнет и двинется дальше к столь ярким и радужным картинам великого будущего.
Его сломленная, внутренняя часть личности даже хочет этого. Хочет покончить с этой жалкой жизнью, где его существование это лишь условность и временная необходимость для других. Он больше не чувствует вкус жизни, ее сладкие ароматы и безудержные, по настоящему живые эмоции. Он словно тень, блеклая и измученная, пахнет пеплом и руинами. В нем нет жизни, он лишь сломанный сосуд сохранивший в себе только след былого величия и могущества, призванное отдать оставшееся темному цветку, наполнить остатками собственных сил.
Мгновение и мир будто двоится, показывая настоящее и прошлое, две дуэли между учеником и учителем. Ассоциация очевидна, как и то, что стоит на кону. И конечно же Великой ничего не стоило обойти все его барьеры, что он возвел в страхе перед ее взором, полным разочарования и презрения. Но сейчас он не ощущал этого взгляда, его не было, лишь пепел Мустафара и огни люминесцентных ламп его каюты. Это был урок, урок Великой Силы. Он не знал как, почему и зачем, просто чувствовал. Она хочет показать ему нечто, в его отражении из прошлого и настоящего, стирая границы, возвращая и сливая восприятие мира вокруг. И можно было бы подумать, что он просто сходит с ума, но уж больно яркими и живыми были ощущения и краски.
Он чувствовал как жаркий ветер будто снова касался кожи, как и абсолютное его отсутствие и ощущения кожи под слоем доспех. Дыхание, размеренное, полной грудью, наравне с искусственным имплантом поддерживающим в нем жизнь. Он видел мир яркими, насыщенными красками и одновременно красным и мрачным, сквозь визоры маски. Легкость тела, полное сил, как и его тяжесть и скованность. И ощущение, словно впервые касается того что потерял. Ощущение той силы, спящей внутри, ждущей когда он потянется к ней и она окутает его. Протяни руку, коснись ее настоящей, а не жалкой тени, что ты касаешься каждый день. Потянись к ней, к могуществу дарованному Великой. И кажется, что это не там, не в другом мире, не в другой жизни. А здесь, прямо перед ним, сейчас. Коснись он его и он пробудится. Коснись, и он восстанет и пепла.
Он стоит перед ним, а мир замирает и смотрит. Ждет и надеется…
Эмоции переполняли, становилось трудно дышать, а ощущения мира выбивали из равновесия. И он держался из последних сил, чтобы не оглянуться, не дать этому наваждению охватить его полностью и подтолкнуть на ошибку. Он не на Мустафаре, а на «Опустошителе». Здесь нет Кеноби, есть только Элейн, бросившая ему вызов.
Здесь нет никого кроме них двоих.
Никого.
…Ее здесь нет, даже если чувствуешь биение жизни ее и вашего ребенка.
Хотелось истошно кричать, вопить что есть силы. Еще никогда наказание не было столь суровым, не было столь похожей на правду иллюзии, где кажется, что протяни руку и сможешь исправить страшную ошибку.
Его глаза менялись, золото двух солнц сменялись синевой небес. Он зажмурился, сдерживая боль и рвущиеся наружу слезы. Он не может вернуть себе потерянную силу, не может вернуть то ласковое, трепетное и бережное отношение, что ощущал от Великой. Он не вернет себе тех теплых взглядов полные любви и восхищения, крепких уз дружбы и осознания, что ты кому-то нужен не как инструмент, а как человек. И он никогда не сможет вернуть ее, чья улыбка могла развеять любые мрачные мысли, согреть сердце и вернуть баланс в собственную душу.
И осознание, пришедшее когда-то, возвращается к нему, а ведь оно так тщательно и старательно было забыто под натиском требований и «учения», где он прятался за собственной жалостью к себе, обманываясь другим именем, притворяясь, что второе его не касается. Но он не смог даже этого, ведь каждый день он просыпался с одним и тем же знанием, что было выжжено в душе…
Это ты разрушил все то, чем так отчаянно дорожил и желал защитить. Ты уничтожил свою жизнь…
Ты убил ее.
Кеноби стоит перед ним, готовый исполнить свой долг, и там же стоит Элейн, готовая занять его место. Осознание приходит к нему и на душе становится горько. Переломный момент, конец старого пути, его падение в бездну. И в этот раз у него не будет смысла держаться за жизнь, карабкаться и ползти вверх вопреки всему. Не будет того, кого когда-то он воспринимал как отца. Наоборот, он словно видит его улыбку, словно он наконец-то избавился от тяжкого бремени и теперь радуется новым перспективам и возможностям. И ведь перешагнет, даже не оглянувшись, пройдет дальше и не заметит. Расходный материал, такой же, каким были Мол и Дуку до него в прошлом и каким он является сейчас.
Закрытый от мира, терзаемый изнутри он чувствует взгляд из незримого мира, полный печали. Такой же, какой был у Падме. Такой же, какой был у Шми.

Будь храбр. И не оглядывайся… Не оглядывайся…

Слова матери, принявшей тяжелое решение, оставшейся сильной ради него. Ему вдруг нестерпимо хочется оказаться в ее объятиях и ему, глупцу кажется, что он их ощущает. Незримые и бережные, обещающих защитить и утешить, разделить его боль.

Энакин…

Его имя. Настоящее имя, данное от рождения. Данное матерью, столь любимое ею и его Ангелу.

Пора проснутся…

…

Тьма желает, чтобы он отпустил, оставил, позволил этому закончится. Порыв силен, тянет вниз, словно невидимые нити тянут его к земле, чтобы он просто склонил голову и сдался, покончил со всем этим. Упадет на колени, позволит молодому и сильному ростку занять его место, которое он занимает словно не по праву, а лишь из-за случая и условности. Сдайся. Позволь Тьме принять тебя и поглотить. В ней не будет боли и сожалений, не будет мучительных воспоминаний терзающих душу. Не будет сомнений, не будет слабости. Оно уйдет, все. Просто позволь этому закончится.
Но слабости словно наступают тяжелым сапогом на горло, а от нее, Тьмы, грубо и лениво отмахиваются. Вопиющая наглость, но Тьма уходит, прячется в глубинах, продолжает наблюдать и кажется, будто она улыбается.
Он открывает глаза, а вместо них два золотых солнца, ярких и прекрасных. Слабость, столь умело взращенная, начинает увядать и, будто крича, рассыпается прахом. Его взгляд жесток, но полон холодного спокойствия. Гнев и ярость разгораются жарким пламенем, но они склоняются перед неудержимой волей своего хозяина. Что-то происходит, настолько важное что вселенная вокруг будто замерла, сосредотачивая все свое внимание на этих двух. Словно здесь и сейчас нагрянет переломный момент судьбы, прямо как тогда, в день рождения Империи и падения Республики.
Он резко оттесняет тех двух, что сомкнули с ним клинки, заставляя отступить. Меч веером кружит в руке с такой же легкость, что и в прошлом. Его взгляд полон решимости, отражает новообретённую стойкость в характере. Прямая спина, фигура отражающая силу и мощь, а пространство вокруг заполняет незримое давление.
Он нашел в себе силы бросить вызов судьбе и что-то в нем, поднявшее голову, начало медленно подниматься с колен. Он будет сильным, он обещал, поклялся на могиле матери. И больше никто ничего у него не отнимет.
Его оковы будут разбиты и Сила освободит его.